Бажов

Действительно, приветливость, теплоту Бажовых отмечали все их друзья, знакомые, да и простые люди, которых судьба занесла в гостеприимный дом сказочника. Тёплым и уютным он был и для четвероногих. Кстати, а вы не задумывались – у этих самых четвероногих, вполне возможно, есть своя собственная теория классификации людей. Умей кот говорить, непременно бы сказал, залезая в форточку: «Павел Петрович, какой вы писатель, я не знаю, но человек вы хороший, это я вам как охотник охотнику говорю!» А что же мог бы ответить Павел Петрович? «Пр-р-равильно, говоришь, Пушок, пр-р-риятно слышать!»

Глава девятая Три недели и – всё…

Последний день жизни человека. Прожить его суждено каждому. Самый уральский писатель закончил свою жизнь в палате московской больницы, знаменитой «кремлёвки», что в Романовском переулке, в том самом месте, где поправляли своё здоровье и большие политики, и большие учёные, и большие писатели. Диагноз Бажова нам известен: рак лёгких. По тогдашним правилам, о такой болезни пациенту не сообщали. Делалось это из вполне понятных, гуманных, соображений, чтобы не селить в душе отчаяние. Казалось бы, это удалось, иначе как объяснить текст телеграммы, вылетевшей из больничной палаты буквально за несколько дней до смерти Павла Петровича: «Согласен баллотироваться». В разгаре была выборная кампания в Свердловский горсовет, Бажов был кандидатом в депутаты. Однако мне думается, за его телеграммой стоит политкорректность, по-другому ответить он просто не мог. По неписаным законам того времени нужно было бороться с недугом до конца, до крови на губах – только так мог себя вести настоящий борец-партиец. Он так и вёл. Он был настоящий! Но всё же… один-единственный раз вырвались у него слова: «Устал я…». Ещё бы…

О чём думал он в те дни, что чувствовал? Дневник Бажов не вёл, близких, дорогих его сердцу людей в тот момент рядом не было, поэтому нам, его читателям и почитателям таланта, об этом остаётся только гадать. Свои догадки попробуем соотнести с принципами Павла Петровича, с его верой. А была ли она? Во многих беседах он подчёркивал, что церковь не любит. Но когда я спросил у его дочери Ариадны Павловны, как отец относился к Богу, она ответила: «Бога не хулил, да он вообще никого никогда не хулил, был необыкновенно доброжелательным человеком. Скорее всего, он был агностиком, так же, как и я».

Возможно, его любимая дочь права, и в больнице Бажова не оставляли противоречивые мысли и сомнения. А столичная роскошь, люстры «кремлёвки», её мрамор, изумительная дубовая мебель – всё это только мешало приблизиться к главному и мешало вернуться. Как тут не вспомнить его высказывание: «Люблю Москву из окна поезда, который едет на Урал». Нет, ему уже не поехать, уже не посмотреть, не вернуться… А ведь, покидая свой дом, он чувствовал, что уходит навсегда. Но дом впитал его, запомнил! Там и сегодня чувствуется присутствие его души и его любви.

«Холодно. Ветер несёт по перрону лёгкую снежную пыль. Павел Петрович стоит возле дверей своего вагона. Лицо под низко надвинутой на глаза шапкой грустное. Говорим о каких-то пустяках, пытаемся шутить. Мы начинаем прощаться. Павел Петрович со всеми целуется, поднимается на первую ступеньку, задерживается, оборачивается к нам и вдруг чуть слышно, только для троих, говорит:

– Ребята! Ведь я в Москву еду умирать, – и поднимается в вагон.

Его лицо появляется в широком окне. Оно словно врезано в рамку. Словно портрет. Поезд трогается. Павел Петрович не отходит от окна, смотрит на нас. Мы идём рядом с вагоном, медленно набирающим скорость, машем руками. Павел Петрович ответно поднимает руку. Последний жест! Простились…»[367].

Читаю воспоминания Виктора Старикова, а в голове фраза, сказанная Бажовым однажды: «Как обидно, что жизнь такая коротенькая…» Но тогда у него ещё были три недели, всего три недели жизни и нежности. Вся нежность в письмах.

«Дорогой мой Папуличка!

Что-то вздумала написать тебе. Как твое настроение? В 4 часа я пробегала мимо, ты стоял у окна… Может, черкнёшь пять слов, как твое здоровье.

Твоя Валянушка. Целую крепко!»[368]

А он, между приступами душащего кашля, просил её не волноваться, писал, что лечат как никогда активно, просил сходить на премьеру «Каменного цветка». Последними в последнем письме будут строки:

«Вот и всё. Будь здорова, моя дорогая.

Как будто стало меньше оснований волноваться.

Ладно? Не будешь?

Твой Павел»[369].