Бажов

Несогласие с действовавшими порядками зародилось у Павла Петровича ещё в годы учёбы. Уже тогда, будучи семинаристом, он принимал участие в революционном движении, распространяя нелегальную литературу, был даже тайным хранителем запрещённых книг. Да и на протяжении всей жизни Бажов не подстраивался под сложившиеся устои, на происходящее у него была своя точка зрения, а по молодости лет его точка зрения зачастую пребывала в точке кипения. И не только у него. Сразу вспоминается строка из культовой песни всех революционеров «Интернационал». Помните?

Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.

А вот поэтические строки молодого Бажова:

Если же нам суждено не дойти,
Оба погибнем на честном пути[96]

.

Не правда ли, они созвучны с «Интернационалом»?

Итак, первая бажовская ходка.

Исторический 1905 год в России начался страшным событием – расстрелом петербургских рабочих, которые шли к царю с жалобой на свою тяжёлую жизнь. Да, речь о печально знаменитом «Кровавом восстании». Вместе с рабочими шли их жёны, старики и дети. Шли просить у царя хлеба, а получили пули. Действительно кровавым выдалось воскресенье 9 января 1905 года. В стране начался подъём революционного движения.

Около пяти месяцев продолжалась забастовка на родине Павла, на Сысертском заводе. Екатеринбург бурлил ещё круче. Общество буквально превратилось в один рассерженный улей, то тут, то там создавались различные тайные организации, общества. Вот и Бажов, в ту пору учитель-словесник Екатеринбургского мужского духовного училища, оказался членом Учительского союза (был тогда такой союз, он боролся за права учителей) и даже успел послать коллективную телеграмму от его, Союза, имени. В телеграмме Синоду, которую члены профсоюза педагогов «Бажов и Кº» подписали, содержалось требование уволить местного епископа за «человеконенавистническую проповедь». Вот за эту самую «челобитную», а точнее, «за участие в учительском союзе и анархо-народнических группировках»[97], царская власть промурыжила молодого педагога в тюрьме две недели. Случилось это впервые в его жизни, на тот момент Павлу Бажову было 26 лет. Другие подробности этого ареста пока не известны. Зато известны некоторые детали первого ареста у белых. И они настолько ужасны, что сам Бажов публично о них не рассказывал, разве чуть-чуть, в кругу семьи.

Во второй раз небо в клеточку Бажов увидит спустя более чем десятилетие, и там уже будет всё по-взрослому. Произошло это в последние дни 1918 года, во время так называемой «пермской катастрофы». Отступавшие через Нижний Тагил эшелоны с частями Красной армии попали под Пермью в ловушку. Возвращаться красным было некуда – позади, опять же, белые. Как раз в этих эшелонах и находилась 29-я дивизия, где политработник Павел Бажов выпускал газету «Окопная правда». Разгром тут произошёл абсолютно безжалостный. Пленённых красноармейцев колчаковцы забивали насмерть или расстреливали на месте, или подвергали особо изощрённой казни: раздевали донага, заставляли принимать неприличные позы и обливали ледяной водой на морозе. А Бажову повезло – с ним так не поступили. Говорят, помогла борода. Да-да, не удивляйтесь, человек с бородой в 1918 году – это совсем не то, что сегодня. Тогда такие оригиналы были на перечёт, и то в основном в мужицком сословии. Ещё нужно принять в расчёт, что в стране свирепствовал тиф, поэтому все, кому жизнь была дорога, пытались соблюдать чистоту везде, в том числе и на лице, брились гладко, не желая отягощать себя обременительными процедурами по уходу, да и мезотерапию для бороды ещё не изобрели. А Бажов от бороды не желал избавляться ни в коем случае, как будто чувствовал, что она и вытащит его из самой скверной передряги. Так вот, закосив под мужичка, красный бородатый комиссар попал в лагерь для военнопленных, из которого тут же дал дёру. Некоторые краеведы описывают, что выход из этого лагеря для Бажова был там же, где и вход в лагерный нужник, выломав доски в котором Бажов и бежал, но исторических свидетельств по этому эпизоду, увы, не осталось.

Сбежав, Бажов направился в сторону Екатеринбурга. На этой-то дороге он и ощутил всю глубину своего везения, когда посмотрел в остекленевшие глаза жертв белогвардейского зверства, привязанных нагими к столбам вдоль железной дороги. Между этими столбами и пробирался Бажов по ночам, с ужасом понимая, что его, большевистского активиста, дома может ждать казнь ничуть не легче. Тогда, под Пермью, он бы и замёрз, если бы не сжалился проезжавший мимо крестьянин: он пустил незнакомца в розвальни, спрятал под рогожей и провёз мимо караулов. До Камышлова Бажов добрался, но то, что творилось дома, было ужасно… Там, в выстывшем доме, лежала жена вместе с новорожденным, её держали как приманку – чувствовали, что Бажов к ней придёт. И пришёл, но уже к мёртвому сыну. Жизнь надломилась.