Бажов

Или вот ещё: «Например, характернейшие для произведений Мельникова сдвоенные слова, синонимические или близкие к синонимам, постоянно встречаются и у Бажова – в речи деда Слышко и других его повествователей. Мельниковым они употребляются и в репликах персонажей и в речи рассказчика: вьюга-метелица, холод-голод, судить-рядить, есть-пить, спать-почивать, разреветься-расплакаться и т. п. – с их обычной функцией усиления эмоциональности высказывания, – это из народно-фольклорной и повседневной речевой лексики… Постоянно встречаются у Мельникова столь привычные в сказах Бажова суффиксальные формы эмоциональной оценки, главным образом в речи персонажей: лежаночка, маслецо, сердечушко, душенька, тошнёхонько и т. п. Они также восходят к общему – народному источнику»[200].

Ещё несколько интересных примеров «похожести» приводит Михаил Батин:

«Прозвища некоторых персонажей Бажова: надзиратель Ераско Поспешай, приказчики Жареный Зад, Душной Козёл, Яшка Зорко, Облезлый – по типу очень близки к тем, какие встречаем у Мельникова: Корней Прожжёный, Спирька Бешено-Горло, Яшка Моргун. Маленькая героиня сказа „Серебряное копытце“ Дарёнка имеет в романах Мельникова четырех тёзок – своих предшественниц, в частности Дарью Никитичну в романе „В лесах“, Дарью Сергеевну и Дарью Степановну в романе „На горах“. Всех их в детстве звали Дарёнками, Дарёнушками. Интересно усиление Бажовым эмоционального элемента в использовании и осмыслении уменьшительно-ласкательной формы этого имени – Дарья. В сказе пятилетняя Дарёнка – сирота, которую „взял в дети“ Кокованя, „старик весёлый да ласковый“. Девочка полюбилась старику, и он понимает её имя как обозначение дара, подарка судьбы, что ли, почему и называет Дарёнку Подарёнкой. Таков частный, но характерный пример того самостоятельного писательского видения и осмысления явлений, о котором так настойчиво заботился П. П. Бажов»[201].

В одной из глав этой книги мы ещё вернёмся к зимней, почти новогодней и вместе с тем невероятно теплой истории про Серебряное копытце, а пока ещё одна цитата-открытие:

«Напрашивается сравнение наряда Тани, в котором она явилась в царицын дворец (сказ „Малахитовая шкатулка“), с описанием у Мельникова наряда столичных девиц Стужиных. Собравшись на бал, они показались бабушке: „…в дорогие кружева разодеты, все в цветах, ну, а руки-то по локоть голы, и шея до плеч голая, и груди наполовину… Как взвидела их Божия старушка, так и всплеснула руками: ’Матушки, кричит, совсем нагие’“. Потап Максимович, выслушав рассказ Данилы Снежкова об этом, спросил: ’Да зачем же у вас девок-то так срамят?’»[202].

А вот Таня, героиня бажовского сказа, во дворце: «И вся-то она изукрашена дорогими каменьями, а платье на ней из зелёного бархату с переливом. И так это платье сшито, как вот у цариц на картинках. На чём только держится. Со стыда бы наши заводские сгорели на людях такое надеть, а эта зеленоглазая стоит себе спокойнёшенько. Во дворце – „самое вышнее начальство. И бабы ихние тут же. Тоже голоруки, гологруды, каменьями увешаны. Только где им до зеленоглазой!“»[203].

Михаил Снежков (герой романа Мельникова-Печёрского «В лесах») представляет себе, как он свою будущую жену повезёт в московское купеческое собрание. Так все и ахнут: «Откуда, мол, взялась такая раскрасавица?» Именно такой эффект произвело появление Тани в сказе Бажова сначала на петербургской улице, ещё когда она шла к дворцу в шубейке и платочке, по-заводски повязанном: «Ну, народ – откуда такая? – валом за ней валит», – а затем и во дворце: «…все кругом ахнули: „Чья такая? Каких земель царица?“»[204].

В представленных отрывках нельзя не заметить сходство, впрочем, нельзя и не увидеть разные авторские позиции. Мельников больше выступает в качестве хроникёра повседневной жизни. Разумеется, столичная мода удивляет положительных персонажей его романа, и их действия вызывают осуждение, и, хотя, автор, кажется, симпатизирует данному мнению, его реакция ограничивается только этим. Совершенно иную функцию выполняет описание моды у Бажова. Отношение к наряду может быть положительным или отрицательным, но основная цель, по мнению Батина, – подчеркнуть превосходство трудящегося человека над представителями «высшего» класса. Исследователь обращает внимание, что ни один человек из элиты не может сравниться с небогатой зеленоглазой девушкой.