Базилика

Тело представляло собой месиво. Ради этого свободного падения покойный оделся в темные брюки и хорошего качества итальянскую фирменную ветровку поверх голубой хлопчатобумажной рубашки без ворота. Один ботинок слетел, а другой, элегантный черный мокасин, застрял на правой ноге. Я знал эту манеру одеваться: итальянский стиль и не из дешевых. У него были короткие черные волосы с проседью над бледно-голубыми глазами и лицо сорокалетнего человека, рассмотреть которое было бы гораздо легче часом раньше. У него были руки офисного служащего: длинные пальцы и хорошо ухоженные ногти. Его одежда могла вполне быть какой-нибудь униформой.

Понадобится патологоанатом, чтобы узнать точную причину смерти. Не знаю, сколько у него было сломано костей, но целых я насчитал не много. Мне показалось, что он ударился правой стороной тела, а затем перевернулся на спину.

— Странно, что глаза открыты.

— И что с того? — спросил Галли.

— Когда труп лежит так, — я сделал шаг, встал над телом и посмотрел вверх, где находилась самая высокая точка огромного купола, такого далекого и пугающего, — не кажется ли тебе, что он видит небеса?

Галли пробормотал какое-то ругательство на римском диалекте и принялся объяснять нервному молодому человеку с фотоаппаратом, с каких ракурсов надо снимать. Рядом с телом, облизывая губы, словно собираясь с духом, и разминая кисти рук в прозрачных пластиковых перчатках, стоял коренастый человек с рыжей бородой и черным чемоданом у ног.

— Давай осмотри труп, Джузеппе. Он тебя не укусит. Нет, подожди секунду, — сказал Галли, обернувшись к фотографу. — Встань там, где он стоит, — Галли указал на меня, — и сделай один снимок тела и один — купола.

— Ради искусства, Марко?

— Ради теологических исследований, — ответил он. — Может, на негативе проявятся небеса.

Он намекнул мне, что не надо строить из себя умника.

Галли пошел посмотреть, как фотограф с преувеличенным отвращением человека, переходящего через навозную жижу, вставал над телом.

— А карабинеры[45] все моложе и моложе, — посочувствовал я.

Галли проворчал:

— Это даже не карабинеры. Это мои люди из Ватикана, лучшие из лучших.

Конечно, Ватикан — суверенное государство, имеющее дипломатические связи в более чем ста тридцати странах. Но, кроме того, он — самая маленькая страна в мире. Подкрепление из Италии прибывает непрерывным потоком: от компьютерных гениев до специалистов по сдерживанию толпы, от уборщиков площадей до занимающихся делами о самоубийствах мировых судей из карабинеров, национальной военизированной полиции.

— Личность установлена?

— Похоже, следует осмотреть все там, наверху, — ответил Галли.

— Я знаю, что твои люди знают имена всех в церкви, всех, кто бы мог забраться на купол, чтобы помолиться.

— Купол закрыт на уборку. До меня начало доходить.

— Но так рано там не убирают.

— Не будь глупцом.

Ватикан может озадачить даже людей, проживших там многие годы. Но чтобы понять некоторые вещи, не всегда требуется божественное вмешательство. Надо просто подумать.

Кто-то упал с купола, проход на который закрыт изнутри церкви, куда вхожи только «свои», на пол базилики Святого Петра. Полицейский, расследующий его смерть, не зовет на помощь профессионалов. И уходит от разговора о личности погибшего. А если труп одет почти так же, как и я, то ответьте мне на вопрос, дети: чем зарабатывал на жизнь погибший и на кого он работал?

— Кто он? — спросил я, пока мы ждали лифта, поднимающего вверх, на купол.

— Его имя Карузо. Монсеньор из «Справедливости и мира», — ответил Галли, назвав один из весьма важных департаментов ватиканской курии. Мы вошли в стальную клеть, и Галли нажал на кнопку.

— С чего бы ему прыгать?

— Возможно, был болен раком, не мог бросить курить, девочки, проблемы с папой. Откуда мне знать, почему он прыгнул?

Марко Галли был полицейским, имевшим большие проблемы.

— Ладно, он прыгнул не сам.

— Ты ведь тоже обратил внимание на его пальцы и ногти, а, Паоло?

— Может, он в последнюю минуту передумал. Кончики пальцев его ухоженных рук были окровавлены, а красивые ногти обломаны.

— Давай без шуток, Паоло, — предостерег Галли. — Самоубийство — тяжкий грех, сам знаешь.

А убийство — еще хуже, возможно, хотел сказать он.

Если подающий надежды молодой священник в минуту слабости нарушает обет безбрачия, он получит прощение, согрешил ли он с женщиной, другом-священником или — да поможет ему Господь — мальчиком-алтарником. Но если депрессия уводит такого священника в другом направлении и он решает лишить себя жизни, то оставляет сию юдоль слез в смертном грехе. Это не сулит ничего хорошего его бессмертной душе, с точки зрения церкви, которая относится к самоубийству так же отрицательно, как к абортам и эвтаназии. К тому же подобное событие не пойдет на пользу и добродетельной репутации церкви. А когда это происходит в базилике Святого Петра…

Все это означало, что если и существовал достойный вывод, к которому мог прийти мой друг Марко Галли, так только тот, что несчастный монсеньор Карузо умер в результате рокового падения с купола, и именно так он все и объяснит.