Порнография в СССР была запрещена, а за ее распространение полагался срок. Хотя уже в 1980-х на порнографию из-под полы смотрели сквозь пальцы. Первый раз я столкнулся с порнографией в школе. Солдаты, делавшие ремонт в классе (отец одного из одноклассников был командиром военного строительного батальона, «стройбат»), рассматривали черно-белые фотографии-копии с иностранных игральных карт. Там смутно, сквозь плотную дымку неоднократного проявления, угадывалась похотливо раскинувшая ноги барышня. Я, заглядывая в класс с интересом «о том, чего они там наремонтировали», увидел шедевр – и это порвало мое воображение. Оголенное женское, да и мужское, тело в Совке можно было увидеть лишь в искусствоведческих энциклопедиях на фотографиях каких-нибудь древнегреческих статуй. Естественно, что я выкупил эту фотографию и договорился приобретать и другие по цене один рубль (это как в 2017 г. примерно сто гривен или 4 доллара). Я уверенно считал, что это позволит мне не только насладиться видом голого женского тела и чувственности, познать новые аспекты анатомии и психологии, но и позволит заработать каких-то денег на перепродаже. Фотография, принесенная мной на следующий день на хор, подвела всё занятие примерно 30–40 хористов к грани срыва. Перед уроком я показал ее дружественным мальчикам, и она произвела эффект разорвавшейся бомбы. Впечатленные увиденным, с горящими глазами, мальчики передавали фотографию из рук в руки, приговаривая: «Ни фига себе, смотри, смотри!». Через минут пять такого просмотра я с трудом отобрал фото, чуть его не порвав. Весть о такой штучке разнеслась среди остальных хористов и дошла до девочек. Началось занятие, и под распевку «ми-мэ-ма-мо-му» переросло в зыркающие пересмотры и перешептывания на тему «дай поглядеть, где взял и есть ли там еще такое?» Уже на первом перерыве по настойчивому требованию я вынужден был показать фото старшим на год-два девочкам. Они не поверили своим глазам и смотрели на меня как на пионера-героя войны Леню Голикова. Меня это очень насторожило. Но потом я увлекся беседой с одним очень заинтересованным мальчиком, который предложил мне обменять фото на модельку машинки, на что я отказал и безрассудно выставил цену в 5 рублей. Мысленно я уже подсчитывал барыши. Естественно, что у мальчика таких денег не имелось, а желание обладать «роскошной» фотографией было, что вызывало в нем глубокие противоречия черной зависти. Поэтому мальчик начал меня шантажировать тем, что он расскажет преподавателю, что у меня планшете (вместо портфелей модно было носить кожаные военные планшеты) голая женщина. Я вынужден был оперативно спрятать фото под рубашку, засунув в штаны. Вторая половина занятия также проходила под пристальными взглядами и перешептываниями, но уже к ним подключились девочки. Обстановка накалялась, и я сидел как на углях, проклиная себя за глупую затею и поглядывая на мальчика, который мне ехидно улыбался, угрожающе подмигивал и кивал. Преподавательница начала замечать, что происходит какое-то непонятное ей движение среди взбудораженного хора. Хор рассинхронизировался. Повышенное внимание детей было направлено в сторону второго сопрано, где сидел я. Преподаватель обратила внимание на мальчика, ехидно корчившего мне рожи, и спросила у него: «В чем дело?» Мальчик сначала пытался «отнекнуться», но потом его страдальческая душа не выдержала и он, гордо подняв голову и с переполнявшим его видом честности и справедливости, сказал: «А у Морозова есть порнография!» Хормейстер подошла ко мне и сказала: «Давай сюда!». Я ушел полностью в осадок, и, если бы в тот момент я хоть немного хотел в туалет, у меня бы это рефлекторно быстро получилось. С каменным видом я попытался выдавить из себя возмущение, что у меня ничего нет и ничего не знаю. Благо хормейстер была женщина с умом: понимая, что какие-то выяснения ни к чему полезному или хорошему не приведут, захлопала в ладоши и призвала всех собраться и продолжить партию. После занятия она подозвала меня к себе и сказала, что обыскивать неприлично и она не собирается этого делать, но в свою очередь просит о том, что, если я и принес на занятия что-либо неприличное, чтобы больше такого не повторялось. Потом переспросила, понял ли я всё или нет. Я радостно, как бычок от мух, замотал головой, что, мол, понял, понял и «никогда». После чего учительница сказала: если такое повторится, она вынуждена будет объясниться с родителями. У меня в голове пронеслась страшная, наполненная глубоким позором, сцена объяснения с мамой или бабушкой, и я опять ее заверил, повторяя: «Никогда!». С горящим от стыда лицом и огненными ушами я пошел к выходу, тихонько прижимая фотографию под животом. Человеческая природа лицемерна, изменчива и коварна. Пока дошел к выходу, я уже подбадривал себя, что у меня всё равно ничего бы не нашли, потому как никто бы под рубашку не полез. На центральном входе в Дворец пионеров меня ждала девушка с нашего хора. Она была на года два старше меня и предложила вместе идти домой, при этом начала расспрашивать о фотографии. Мне сперло дыхание второй раз за день. Домой автоматически мы шли каким-то новым обходным путем, чтобы дорога была длиннее. Я находился в эйфории от такого внимания, да еще и от такой темы. Мое воображение просто бурлило, а фантасмагории переполняли меня. На ее расспросы: «Где я взял такую фотографию?» – я как истинный «сказочник из далекой Индонезии» придумал целую историю о старшей знакомой паре, которая фотографируется голышом. Закончилось это тем, что я ей тоже предложил фотографироваться голой и познакомиться с этой парой, на что девушка, в принципе, была согласна и восприняла идею с интересом. Но дальше разговоров дело не пошло, потому как я был глуп и труслив. Уже на следующих занятиях мой пыл сильно упал, ведь мальчик продолжал меня шантажировать и доставать ехидными подколами о том, что я спекулянт порнографии. Поэтому я был тише воды и ниже травы и старался побольше занятий прогулять или пропустить под разными предлогами. А со временем я перешел из хоровой в вокальную группу и всё утихло, потому как в вокальной группе аккомпанировала на фортепиано «Украина» одна из самых роскошных женщин Дворца пионеров и «округи». Многие мальчики были в нее влюблены и с горящей жадностью наблюдали за волнением ее тела во время игры на фортепиано или скрипке. У нее на столе обычно стояли цветы, а ухажеры почти всегда привозили и увозили ее в авто, открывая ей двери. Она была красива и беззаботна.