Бедность не порок

Критика либерально-эстетического направления с возмущением обрушилась и на Любима Торцова, и на его создателя, и на его восторженных приверженцев. Наиболее воинственным тоном отличалась рецензия «Отечественных записок», принадлежащая, по-видимому, С. С. Дудышкину. «Это называется у кого-то „новое слово“, — иронически восклицал автор рецензии, — это поставляется на вид, как лучший цвет всей нашей литературной производительности за последние годы! За что же такая невежественная хула на русскую литературу? Действительно, такого „слова“ еще не говорилось в ней, такого героя никогда и не снилось ей…». Рецензент писал о Любиме Торцове: «Рассматривая это действительно небывалое литературное явление в тесной связи с тем, что ему непосредственно предшествовало, мы скорее приходим к тон мысли, что оно не первое, а разве „последнее слово“ давно существовавшего направления в нашей литературе. Далее идти, кажется, уже нельзя: самые прямые стороны действительности не только списаны подлинными ее красками, но и возведены в достоинство идеалов. Все это могло случиться лишь при крайнем упадке чистого вкуса и при совершенном забвении лучших преданий доброго старого времени».

Сурово оценил пьесу Н. Г. Чернышевский. Опасаясь, что Островский под влиянием своих друзей, многие из которых разделяли взгляды славянофилов, свернет с пути правдивого отображения действительности, Чернышевский выступил в «Современнике» с резкой статьей против последней пьесы драматурга и против ее восторженных поклонников, в частности Ап. Григорьева. В комедии он увидел прежде всего «апотеозу старинного быта» и резко протестовал против приторного прикрашивания того, «что не может и не должно быть прикрашиваемо».

Критик-демократ утверждал: «Ложные по основной мысли произведения бывают слабы даже в чисто художественном отношении», и так как идею пьесы он считал глубоко ложной, то и со стороны художественной «новая комедия г. Островского, — писал критик, — слаба до невероятности». По мнению Чернышевского, драматург, «не заботясь о цельности и стройности произведения, написал „не комедию“, не художественное целое, а что-то сшитое из разных лоскутков на живую нитку».

В заключение Чернышевский напутствовал драматурга, считая, что он «не погубил еще своего прекрасного дарования, оно еще может явиться по-прежнему свежим и сильным, если г. Островский оставит ту тинистую тропу, которая привела его к „Бедность не порок“».

Споры в критике по поводу пьесы Островского «Бедность не порок» не утихали долгое время.

Комедия с успехом шла на столичных и периферийных сценах. В ней пробовали силы лучшие артисты того времени. В газетах и журналах продолжали появляться различные рецензии на новые постановки, в которых критики невольно возвращались к трактовке самой пьесы.

В отзывах па вышедшее в 1850 г. первое Собрание сочинений Островского комедии «Бедность не порок», естественно, уделялось немалое внимание.

Первым откликнулся на это издание московский журнал «Атеней» статьей Н. П. Некрасова, которого Н. А. Добролюбов назвал самым нелепым «из критиков так называемой западнической партии». Н. П. Некрасов ограничился разбором лишь двух героев пьесы: Мити и Любима Торцова. Митя, на его взгляд, всего лишь незначительное видоизменение образа Бородкина («Не в свои сани не садись»), отличается от последнего «только бедностью, да любовью к поэзии». О Любиме Торцове критик писал: «Кто не видал в этой роли славного нашего артиста г. Садовского? Кого он не растрогал до глубины души своей игрой? Г. Садовский сделал то, что все едут в театр смотреть не комедию г. Островского, а г. Садовского в роли Любима Торцова. Но следует ли отсюда заключать, что Любим Торцов — лицо истинно художественное? Нисколько. Любим Торцов, отделенный от игры г. Садовского, не имеет никакого драматизма, ничего комического в самом произведении». И Митю, и Любима Торцова, и Любовь Гордеевну критик выводил за пределы комедии и несколько раз ставил вопрос: «Где же комедия? Неужели в одной пошлой обстановке, а не в лицах, не в действии и не в идее произведения? Неужели весь комизм его заключается в глупых фразах и песнях Разлюляева, в разудалых манерах Анны Ивановны, в безобразнейшем маскараде медведя с козою? Все это гадко, отвратительно, но отнюдь не смешно».