Бедные углы большого дома

Звучно лилось въ храм пніе пвчихъ, носились волны дыма, сверкая при утреннихъ лучахъ солнца, кружилась пыль, пахло ладаномъ и воскомъ, мигали свчи и какъ будто изъ недосягаемой дали тихо проносился старческій голосъ благословляющаго священника, и было что-то неизъяснимо поэтическое, какъ младенческій сонъ, во всей этой торжественной картин. Полусонный ребенокъ то любовался съ упоеніемъ ею, то жарко молился, то уносился куда-то своей дтской фантазіей, какъ будто ее подняли за собою несущія вверхъ волны иміама. «Что-то я буду длать теперь одинъ, безъ Вари? Опять рисовать? Нтъ, скучно! лучше я книжку почитаю. Славныя есть книжки волшебныя! Вотъ гд о феяхъ пишутъ», — думалось Ардальону. И точно, по возвращеніи домой, напившись кофею съ сдобной булочкой, онъ отрылъ у себя замасленную волшебную книжку, притащилъ къ окну старое, обтянутое черной кожею, кресло, подладилъ его такъ, чтобы на него падали солнечные лучи и, поджавъ подъ себя ноженки, угнздился, какъ котенокъ, и сталъ читать, грясь на солнц, разгораясь хорошенькимъ личикомъ и уносясь далеко-далеко отъ бдной, низенькой, проходной комнатки…

А мать погладила его по головк, поцловала и, натянувъ на голову платчншко, побжала мелкими шажками на рынокъ купить мучки, да яицъ, да разнаго другого снадобья, чтобы испечь прсные пирожки для своего сынишки. Онъ читалъ-читалъ, наконецъ, одолла его дремота и, горя яркимъ румянцемъ, съ улыбкой на лиц, онъ уснулъ, а во сн снились чудныя грёзы: богатство, воздушные дворцы, безконечное яркое небо, летающія въ горячемъ воздух феи и, качаясь на сонной, залитой блескомъ рк, пли русалки ему сладкую псню…

Кому изъ насъ незнакомы эти волшебныя, разнживающія душу сновиднья? Разв какому-нибудь маравшему въ дтств свой гимназическій мундиръ сорванцу Приснухину —

Да, кстати, гд онъ теперь?

Вонъ далеко на конц города, въ усть Фонтанки, продирается онъ между барокъ на дрянной лодчонк съ двумя шестнадцатилтними мастеровыми-халатниками изъ мастерской, своего отца. Фуражка натянута на затылокъ, крупныя капли пота струятся съ пылающаго лица, глаза блестятъ огнемъ силы и страсти, онъ снуетъ по лодк, поднимаетъ протянутые по рк канаты и веревки, отпихивается отъ барокъ, работаетъ багромъ.

— Эй вы, спутанные! — кричитъ онъ: — чего по рк слюни-то распустили? Не можете къ сторон причалить? Прозду нтъ! Черти, черти проклятые! Митрій, забирай правымъ-то весломъ. Вотъ такъ, молодецъ! Ну, теперь прихвати лвымъ… Фу, ты Господи, совсмъ умаялся! — говорить онъ, садясь на доску, играющую роль скамьи, и, отирая потъ обшлагомъ рукава, любуется, какъ быстро несется лодка, вырученная имъ на свободу. А вдали уже мелькаетъ зелень, островокъ. Еще нсколько минутъ — и передъ пловцами откроется широкое раздолье залива, а грязная Фонтанка и неугомонный, пьяный, ради праздника, городъ исчезнетъ вдали, закутанный своимъ дымомъ, опоясанный кладбищами.

— «Эхъ, если бы втеръ разыгрался!» — говоритъ Порфирій, и искренно это его желаніе, и нтъ въ немъ страха, онъ дйствительно убжденъ, что борьба съ бурей чудное дло; ему кажется, что онъ могучій гигантъ, и въ эту минуту онъ любитъ боле всего картину, висящую въ магазин его отца и изображающую Петра на Ладожскомъ озер, усмиряющаго бурю.

Ему кажется, что онъ скоре бы утонулъ, чмъ ршился бы крикнуть: помогите! И то сказать: кто — если трезво глядть на міръ и на вс его глубокія соображенія — поможетъ ему, Приснухину, когда онъ самъ не сможетъ спасти себя? Ему никто никогда не говорилъ о существованіи спасительницъ фей, а он, отъ тупоумной гордости, или отъ крайней лни, не поспшили какимъ-нибудь чудомъ заявить ему о своемъ существованіи и такимъ образомъ навки потеряли одного изъ возможныхъ поклонниковъ. Бдныя, жалкія, глупыя феи!

III Маленькая сестрица и бдный братишка