Бедные углы большого дома

— «Лобзай меня, твои лобзанья», — моталъ головой братъ, выставляя свою хорошенькую, протянутую на середину комнаты, ногу.

— Я согласна, что твой голосъ рдкій алмазъ, но онъ не обработанъ. Если бы у меня были средства…

— Кстати, сестра, что эти подлецы, мои мужики, не приносили оброка?

— Нтъ, мой другъ.

— По-міру, канальи, ходятъ, чмъ бы на мста идти. Конечно, скоро ли по грошамъ соберешь оброкъ, да еще, я думаю, каждый день нализываются. «Что за ночь, за луна», — заливался брать. — Итакъ, мой другъ, если бы у меня были средства, или если бы твои мужики работали, а, не ходили по-міру, и платили бы большіе оброки, то мы взяли бы теб учителя пнія, и ты, конечно, могъ бы пть даже у графа Дикобразова. Его же младшая дочь, которая еще не просватана, такъ любитъ пть дуэты. Но пть, ходя по комнат, это не принято.

— Ты, душа моя, ничего не понимаешь. Вы вс въ институт привыкли быть нмыми, чопорными куклами, ходить на пружинахъ, se tenir droit и цловать подругъ въ блдныя, чахоточныя лица. Идеализмъ! Къ тому же ты позабыла, я думаю, какое дйствіе, производитъ мужской голосъ на женщинъ, онъ магически дйствуетъ на нихъ. «Обойми, поцлуй», — плъ братъ и, вытянувшись еще пряме въ кресл и закинувъ еще выше свою умную головку, вспоминалъ, какъ его пніе очаровало одну изъ знакомыхъ ему двицъ, жившихъ въ одной общей квартир, куда привезъ его впервые, вышедшій въ полкъ товарищъ, и куда съ того дня, онъ ходилъ съ друзьями, по субботамъ. Но возвратимся къ разсказу.

— Отчего ты не съ вечера пришелъ? — спросила сестра у брата посл обычныхъ привтствій съ гостями, садясь за столъ, гд былъ поставленъ кофе, и заботливо стала расправлять платье, и нарукавнички.

— Нельзя было. Мы съ товарищами въ гости ходили, — отвтилъ братъ.

— Къ кому?..

— Такъ… къ знакомымъ…

— Надюсь, что это порядочные люди, что ты не роняешь своего достоинства знакомствомъ съ ними?

— Вотъ еще выдумала! Знакомые, какъ знакомые!

— Хорошее общество у нихъ собирается?

— Вс, кто хочетъ, тотъ и идетъ…

— Весело провелъ время?

— О, у нихъ-то всегда весело! — плутовато засмялся братъ, подмигивая учителю-французу, которому онъ уже усплъ сообщить, кто такіе эти знакомые, и что длаютъ тамъ мужчины.

— Что же вы тамъ длали?

— Да все!

— То-есть, что же все?

— Да такъ все, что хочешь… Пли, танцовали… Странная ты, сестра, разв можно разсказывать все? «Когда легковренъ и молодъ я былъ».

— Отчего же нтъ?

— Ну, вотъ еще! «Младую гречанку…»

— Однако?

— Ты такая пуританка!.. «я страстно любилъ…»

— Что съ тобою? Разв тамъ было что непозволительное?

— Ну, хоть бы и непозволительное, такъ что же? Это вдь все относительныя понятія. Что непозволительно для тебя, то можетъ быть позволительно для меня.

— Il est spirituel! — ввернулъ, весело улыбаясь, французъ, у котораго начинались судороги отъ скрываемой звоты, онъ поминутно отиралъ навертывавшіяся отъ нея на глаза слезы.

— Но я боюсь за него, онъ такъ пылокъ!

— О, это ничего. Мы, французы, тоже чрезвычайно рано развиваемся, и потому насъ не пугаетъ раннее развитіе.

— Вы думаете, что оно не опасно?

— Нисколько.

Братъ, не говорившій, къ прискорбію сестры, по-французски, считалъ за лучшее, во время этого разговора, напвать восхитительную строчку изъ моднаго романса. Варя, между тмъ, напилась кофе, и госпожа Скрипицына обратилась въ ней:

— Ступай, дитя мое, вышивать мой воротничокъ. Только, пожалуйста, выполни аккуратно рисунокъ. Тамъ, помнишь, есть прорзъ, ты будь осторожна, чтобы посл не сыпалось на этихъ мстахъ. И тамъ, гд паутинки, длай ихъ отчетливе. Каждое искусство требуетъ внимательности.

Варя вышла изъ комнаты, получивъ предварительно поцлуй въ щеку и поцловавъ протянутую ей руку.

— Что это за лнь наказуемая? — спросилъ брать, удивляясь присутствію двочки у сестры въ праздничный день.

— Нтъ, я ее взяла на воспитаніе.

— А! Прибавка барышей! — родственно обрадовался брать счастью сестры.

— Фи! Она нищая, у нея нтъ никого въ мір, я ей замнила мать.

— Вотъ фантазія! Охота няньчиться!

— Нельзя же жить вчно для одной себя.

— Ты, кажется, ршительно хочешь закабалить себя. Няньчишься съ двчонками въ будни, а теперь и въ праздники не будешь имть отдыха. Да это и стоить чего-нибудь, ты не такъ богата.

Братъ въ своей юной головк тотчасъ же сообразилъ, что лишніе расходы сестры убавятъ его приходы, и разсердился на алчную двчонку; навязавшуюся на шею его сестры. Такая разсчетливость насъ ршительно изумляетъ, потому что у него было молодое, то-есть мягкое и доброе сердце, онъ, какъ вс запертые въ корпус кадеты, былъ щедрый молодой человкъ и каждую недлю давалъ своему другу часть своихъ карманныхъ денегъ, платилъ щедро каптенармусу за то, что тотъ выбиралъ ему лучшую одежду, прибавлялъ извозчикамъ, смясь, что они называли его графчикомъ и вашимъ сіятельствомъ; даже Даша знала его щедрость. Хотя за что бы ему платить хорошенькой Даш? Не за то ли, что она смотрла, какъ чистила по субботамъ его сапоги и платье старая, рябая кухарка, которой (нельзя же всмъ платить) не платилось ничего?

— Это нашъ святой долгъ, мой другъ, спасать ближнихъ.