Бедные углы большого дома

— Чортъ возьми, какъ это все глупо! — ругался еще сильне дрожавшимъ голосомъ бдный братишка. — Съ этими институтками безъ слезъ ничего не подлаешь. Кислятины он этакія! Эй, извозчикъ! Только лицо все перемаралъ слезами. Хороши и слезы-то, — расхохотался онъ, вспомнивъ, изъ какого источника он нашлись.

А маленькая сестрица, въ свою очередь, тоже поспшила осторожно, не задвая румянца на щекахъ, отереть слезы и прошла въ спальню. Пробывъ тамъ нсколько минутъ, она возвратилась къ гостю-учителю. Глаза не были красны и даже почему-то одна рсница поблла, какъ будто на нее упалъ легкій иней. Я, впрочемъ, не думаю, чтобы въ спальн Скрипицыной и притомъ въ лтнее время могъ быть даже легкій иней.

Въ одиннадцать часовъ, по уход француза, госпожа Скрипицына пошла въ свою спальню въ сопровожденіи Вари и горничной. Варя должна была читать вслухъ французскую книгу, покуда не заснетъ наставница, такъ какъ для двочки, не имвшей чистаго французскаго произношенія, такія чтенія должны были оказать громадную пользу, а госпожа Скрипицына, врная принятымъ на себя обязанностямъ, заботилась о сирот, какъ мать, все предвидла, все разсчитала.

— Вчера въ дом у насъ опять исторіи случилась, всхъ жильцовъ всполошила, — говорила горничная, раздвая свою госпожу.

— Опять скандалъ какой-нибудь? — съ пренебреженіемъ замтила госпожа.

— Да еще какой! Кажется, какъ свтъ стоитъ, такъ такого не бывало. Портняжка, что у насъ въ дом живетъ, пьянъ напился по обыкновенію, ну, и сталъ жену бить, ей ужъ это не въ диво…

— Дай мн другой чепчикъ, съ кружевами, знаешь, — сказала Скрипицына, конечно, нисколько не обращавшая вниманія на болтовню горничной, какъ на болтовню попугая.

— Извольте, сударыня… Вотъ сталъ онъ ее бить, а она въ слезы. «Лучше бы, говоритъ, мн помереть, чмъ съ тобою жить! Заступиться, говорить, за меня некому». А на эту пору и вернись ихъ сынишка со двора. «Что ты, говоритъ, отецъ, мать-то колотишь? Натрескался»…

— Какія у тебя выраженія пошлыя, Даша!

— Право-съ, такъ и сказалъ: «Самъ, говоритъ, натрескался, а мать своими боками отдувайся! И безъ того она тщедушная, на ладанъ дышитъ, а ты ее еще заколачиваешь. Ложись! говоритъ, не то я теб руки свяжу». «Какъ ты смешь такъ съ отцомъ разговаривать? — говорить портняжка. — Да я тебя въ бараній рогъ согну, убью, пасченокъ!»

— Помилуй, Даша, ты забываешься!

— Извините, сударыня!.. «Убью, говоритъ, тебя!» «Ну, это еще старуха на-двое сказала», — говоритъ сынъ. Отецъ на него замахнулся, а онъ, какъ взялъ его за об руки, скрестилъ ихъ, да такъ его, раба Божія, и положилъ на кровать. «Лежи, говоритъ, пока не отрезвишься, не то къ кровати привяжу». И вдь, говорятъ, до трехъ часовъ ночи это онъ просидлъ на отцовской кровати и продержалъ его руки. Такъ тотъ и уснулъ. Ну, сегодня проспался, въ ногахъ у жены валяется, благодтельницей ее своею называетъ, у сына прощенья проситъ. Тотъ ухалъ на цлый день на лодк кататься… Вотъ разбойникъ-то растетъ, ужъ не уйти ему отъ вислицы, помяните мое слово.

— Пожалуйста, не передавай мн этой грязи. Что мн за дло до этихъ исторій? Ступай!

— Прикажете этотъ чепчикъ спрятать?

— Нтъ, онъ на мн неловко сидитъ, мн его не надо.

— Такъ неужели же бросить такой миленькій чепецъ?

— Возьми себ, если онъ такъ хорошъ.

— Ахъ, Господи, благодарствуйте! Вотъ ужъ не ожидала. Недаромъ у меня бленькое пятнышко на ногт всю недлю было. А я-то думала: ну, ужъ обманетъ, не откуда подарка получить.

— Какъ ты наивна! Ты еще вришь этимъ дтскимъ примтамъ!

— Ахъ, сударыня, да какъ же имъ не врить? вотъ и теперь вышла правда. Впрочемъ, у васъ и примтъ никому не нужно, вы всмъ мать родная, только вс ли это цнить-то будутъ, — вздохнула Даша, совершенно случайно взглянувъ на Варю.

— Ты добрая двушка, Даша! — сообразила Скрипицына. — Прощай!

— Покойной ночи, пріятнаго сна!

Варя начала читать, смутно понимая содержаніе перваго читаемаго ею романа. Это былъ не Шатобріанъ, а Поль-де-Кокъ, лежавшій не въ гостиной, а въ спальн.

— Читай, дитя мое, не такъ громко. Вообще пріучайся говорить и читать, не торопясь и не возвышая голоса. Въ обществ это не принято. Вообрази, если бы сошлось двадцать человкъ въ комнат, и вс начали бы говорить скоро и громко — изъ этого вышла бы жидовская школа, базаръ. Это нервы раздражаетъ.