Бедные углы большого дома

Хорошо зная Ольгу Васильевну, не трудно догадаться, что она не была сильна по части математики. Вообще вс люди, умющіе создавать такіе великіе планы, какіе создавала она насчетъ будущности Вари, приходятъ въ затрудненіе, если имъ нужно ршить какую-нибудь боле сложную задачу, чмъ помноженіе двухъ на два. Очень естественно, что она, сознавая въ себ этотъ недостатокъ, ршилась найти кого-нибудь другого, кто преподавалъ бы Вар ариметику. Подъ рукой былъ Ардальонъ, но при первомъ же урок и онъ оказался несостоятельнымъ въ этомъ дл. Онъ былъ все тмъ же Ардальошей, котораго мы видли однажды мечтавшимъ надъ волшебною книгою, но хуже Ольги Васильевны. Онъ былъ первымъ ученикомъ по гимназіи въ дл описаній весны, зимы и другихъ временъ года, служившихъ темою для гимназическихъ сочиненій; онъ писалъ сочиненія даже для другихъ учениковъ, иногда рисковалъ сочинить описаніе «Кавказскихъ горъ» или «Поздки за границу», но именно поэтому и былъ плохимъ счетчикомъ и еще боле плохимъ объяснителемъ математики. Пришлось искать другого учителя. Учителя были дороги, а требовался дешевый. Въ ленныхъ владніяхъ нердко появлялся Порфирій Приснухинъ, и его-то пригласили быть преподавателемъ Вари. Это была чисто для математики созданная голова. Сначала Порфирій, окончивъ урокъ, тотчасъ же брался за фуражку; потомъ его стали приглашать выпить чаю; еще черезъ нсколько времени въ ленныхъ владніяхъ стали говорить: «Что это, Порфирія Александровича нтъ? безъ него и веселья нтъ!» Но ужъ зато при Порфиріи Александрович дымъ шелъ коромысломъ! Одинъ разъ дло дошло до того, что онъ, Варя, Ардальонъ и сама Ольга Васильевна танцовали безъ музыки. Съ его приходомъ въ ленныя владнія врывалась жизнь, жизнь въ полномъ смысл этого слова, — молодая, бодрая, веселая, не звучащая ни одною вялою и ноющею ноткою плаксивой жалобы. Ленныя владнія, въ лиц своихъ обитательницъ, сознавали всю прелесть этой жизни, но не удивляться передъ ея появленіемъ не могли. Акулина Елизаровна, нахохотавшись до слезъ своимъ дребезжащимъ голосомъ надъ выдумками Порфирія, вздыхала сильне прежняго, оставшись наедин съ своею скорбною и нагоняющею тоску особою, и шептала: «Господи, прости мое согршеніе! Ужъ передъ добромъ ли я это развеселилась? За смхомъ-то слезы идутъ, какъ говорится». Размышленія шли дальше и дальше; тоска и боязнь передъ будущимъ росли и грызли слабодушную капитаншу, а тамъ лились и слезы… Маіорская дочь, ложась въ постель, думала: «Ужъ очень много мы хохочемъ, неприлично это, точно у мужиковъ въ обществ, такой мове-тонъ». Маіорская дочь начинала соображать, что нтъ нынче общества, гд бы велись умные и глубокомысленные разговоры о деликатныхъ предметахъ, и скорбно вздыхала. Слабая здоровьемъ Ольга Васильевна отъ долгаго смха чувствовала маленькую боль въ груди или, по крайней мр, боялась, что у нея будетъ эта боль. Варя завидовала веселому характеру Порфирія и съ горечью говорила: «Отчего я не такая веселая? отчего мн иногда плакать безъ причины хочется? отчего, если я и псню пою, то мн не веселй, а больнй становится? Завистливая я!» Ардальонъ, — тотъ длался совсмъ хмурымъ, отправляясь спать, и отрывисто бормоталъ: «Только и знаетъ, что смяться! Волосы давеча мн растрепалъ!» Воспоминаніе о растрепанныхъ волосахъ отнимало почти полчаса у сна юноши. А на другой день надломанные жизнью люди снова сходились вмст, вздыхали, охали, жаловалась, серьезничали и къ концу вечера съ сожалніемъ произносили: «А вотъ безъ Порфирія-то Александровича и молодежь наша не весела». Молодежь безмолвствовала и мысленно сознавалась, что въ этотъ вечеръ она переговорила объ очень умныхъ вещахъ, можетъ-быть, набрела даже на новыя для нея мысли; но не была молода, не смотрла бодро: какой-то гнетъ скорби, недовольства, безсилія, завщанный ей въ наслдство отцами и ддами, лежалъ на ея плечахъ и гнулъ ее къ земл… Варя ясно сознавала это и начала цнить своего учителя за его способность развеселять людей, но она, все-таки, оставила за собой право говорить про него, когда ей длалось очень скучно, что «вчно смяться нельзя, однимъ смхомъ не проживешь, иногда смхъ и надостъ». Среди этихъ глубокихъ соображеній, какой-то тайный, едва слышный голосъ шепталъ Вар: «А ты спросила бы его, можетъ-быть, онъ не только смяться уметъ, можетъ-быть, онъ и горе переносить можетъ. Ты что-то слышала у Скрипицыной про его жизнь… И вспомни, какъ онъ поспшилъ отвести тебя отъ нмки…» Варя сердито заглушала этотъ голосъ и разсуждала съ презрительной улыбкой: «Что и Ардальонъ спасъ бы ее отъ нмки, если бы онъ былъ въ то время въ квартир Скрипицыной…» Полно, такъ ли, Варя?