Бедный Павел

Я бросился к ней. Она уже отходила, никого не узнавала — во всех видела своего братца Петеньку. Я сел рядом, заплакал и гладил её по седым волосам, пока она не затихла. Уходило моё детство, уходил первый сильно любимый человек в этом мире. Как она умерла, я поцеловал её в лоб. «Боже! Прошу тебя, пусть эта несчастная, но очень добрая женщина, хоть после смерти обретет счастья в лучшем мире!» И на секунду, как наяву увидел: молодого высокого мужчину в форме, очень красивую светловолосую женщину в шубке и двух детишек — мальчика и девочку. Все смотрят друг на друга с нежностью и любовью, все раскраснелись от мороза, хохоча, спускаются с ледяной горки на санках. Все крепко-крепко держат друг друга за руки. И чуть в стороне — медведь, рыча, борется с дюжим мужиком…

Летом 1764, к концу второго года обучения у него Карпова, Котельников подошел к Ломоносову.

— Михаил Васильевич! Я хотел бы обсудить студента Карпова.

— Что с ним, Семен Кириллович? Манеры? Уж, извините его — пока крестьянство не выветрилось!

— Михаил Васильевич! Манеры его вполне приятные, этому он учится быстро. Я и сам из простого люда…

— Так что Вас смущает?

— Кхм… Михаил Васильевич, мне больно об этом говорить. Но… Я не могу его учить.

— Не понимаю?

— Он уже знает всё, что знаю я. Ему надо идти дальше, а я уже, к сожалению, не могу его научить ничему новому. Мне очень неприятно об этом говорить, но он талантливее меня. Математика — его призвание в большей мере, чем для меня…

— Семён Кириллович! Вы меня порадовали! Причем, два раза! Я восхищен, причем в первую очередь Вашим талантом учителя и вашей честностью, а потом и талантом Вашего ученика. Я очень рад, что у науки русской, Вашим тщанием, появляется новый служитель.

— Ну, Вы льстите мне Михаил Васильевич!

— Нисколько! Примите мои поздравления, ибо, что может быть радостнее для учителя, чем тот факт, что его ученик превзошел его!

— Спасибо, Михаил Васильевич!

— Что вы посоветуете для него дальше?

— Я бы рекомендовал отправить его за границу. Я думаю, что сейчас только Эйлер[28] способен огранить этот алмаз.

— Леонард? Ну, что же, Семен Кириллович, я буду ходатайствовать…

Ломоносов пришел ко мне просить отправить Емельяна в Берлин, в ученичество к Эйлеру, ибо в России нет для него достойных учителей.

— Что же так, Михаил Васильевич? Почему до сих пор у нас нет достойных учителей, а у Фридриха есть?

— Достойный математиков в мире не много, да и немчура проклятая не даёт нашей науке развиваться! — он опять вскарабкался на своего конька германофобии[29]. Ну, что ж придется его с него ссаживать — надоело уже.

— Немчура? Это Вы опять своих Миллера[30] с Шумахером[31] вспоминаете?

— Ну, а кого же Ваше Высочество?!

— Признаться, думал, меня! — вот тут академика чуть удар не хватил. У меня просто в привычку вошло выбивать из него дурь шоком, как бы ни загубить! Конечно, он человек здоровый, но как инфаркт его хватит, где такого умницу ещё найду? — Ну, как же, у меня маменька с папенькой, всё-таки немцы… Получается, что и я, с Вашей точки зрения, Михаил Васильевич, немчура поганая…

— Ваше Высочество!

— Извольте, всё-таки в приватных беседах называть меня, как мы условились Павлом Петровичем!

— Я нисколько…

— Вы уж определитесь, Михаил Васильевич, что для Вас важнее, человек или его происхождение! Науки на Руси без немцев и не было бы! Ну, что поделаешь, отставали, извольте догонять. А уже если, первый князь[32] у нас немцем был, так и я по крови немец. Однако пусть Господь покарает меня, если моя Родина — не Россия! — разозлился я, да…

— Павел Петрович, я никогда…

— Михаил Васильевич, как в Вас может уживаться такое? Вы женаты на немке! Ваша дочь, наполовину немка! А Вы нас немцев не терпите, а?

— Я… — ученый просто не мог вымолвить ни слова от переполнявших его чувств.

— Я прошу Вас, Михаил Васильевич, оставьте Вы Ваше пустое неприятие. Поймите, когда Вы отвергаете немцев просто за то, что они немцы, Вы можете потерять важное в науке! Простите, Бога ради, если я Вас обидел. Я не сомневаюсь в Вашей лояльности, но ваша нелюбовь к немцам противоречит вашей разумности и вредит делу науки…

Тот же Шумахер, да, он человек небезгрешный, но ведь лучше библиотекаря у нас просто нет! У него учиться надо именно этому! А Миллер? Да, он везде рассказывает о том, что так многому нас научили немцы, но ведь он историк! Причем он у нас один из немногих! Он находит такое, что даже никто раньше и не видел. И он делает выводы вполне обоснованные, путь зачастую и нелицеприятные. Но он не врет и часто бывает прав.