Бедный пес

Свет фонарей двоился и троился, отражаясь в тонком льду, которым были покрыты тротуары. Василий Петухов тащился, шаркая ногами, рядом с бабушкой.

– Не шаркай! – в который раз выговаривала ему мадам Петухова, – это неприлично!

Василий на некоторое время переходил на бодрый шаг, а потом снова начинал елозить ногами по соблазнительно скользкому асфальту. День с утра не задался. Папа приехал рано утром из аэропорта и не застал маму, которая работала в утреннюю смену. Он погрустнел, задал пару вопросов Василию, как-то странно покосился на Хэма, который, как обычно, без рубахи сидел на кухне и уплетал вторую тарелку овсянки. Рядом дожидались своей очереди два яйца всмятку. Папа есть не стал, а сразу пошел спать. В школе Василий схватил тройбана по испанскому языку, на дополнительных занятиях по математике не смог построить график гиперболы, а на тренировке чуть не вывихнул кисть руки, отчаянно маша ракеткой. Мадам Петухова тоже была не в духе. Об этом свидетельствовала некрасиво выбившаяся из-под шляпки прядь волос, которую в другое время бабушка долго бы кокетливо укладывала на бок. Погода тоже не радовала: все небо затянули клочковатые серые тучи, и не было видно ни звезд, ни луны.

Василий мечтал, как придет домой, поговорит с Хэмом и сразу станет легче. Но дома легче не стало. В прихожей, стягивая куртку, мальчик услышал сердитые голоса из кухни – мама и папа бранились. Изредка их прерывал успокаивающий голос Хэма, но тут же взвивался нервный баритон отца или обвиняющее сопрано матери. Мадам Петухова озабоченно на цыпочках подошла к двери кухни. За ней последовал Василий.

– И я еще тебя не спрашиваю, какого черта ты забыл в Москве! – это мама.

– Да, пока я там вкалываю, чтобы получить повышение, ты тут с этим! – это папа

– Да я ничего и не думал, – это Хэм.

– Не думал он! Так чего ж ты тут ходишь вокруг и смотришь на нее такими щенячьими глазами? – снова папа.

Мадам Петухова едва успела отскочить от двери, как она распахнулась, и Хэм вылетел в прихожую. Не говоря ни слова, оборотень схватил куртку, сунул ноги в кроссовки и выскочил из квартиры.

Василий переглянулся с бабушкой. В ее обеспокоенном взгляде он прочитал то же, о чем думал сам: Хэм уходит навсегда. Они разом бросились к окну. Через минуту к ним присоединились родители. Хлопнула дверь подъезда – они вздрогнули – нет, это Кондратьевна зачем-то вышла на улицу. Посмотрела на небо, потерла сухонькие ладошки, и первая снежинка приземлилась на подоконник. Пошел снег.  И под этот снег вышел из подъезда Хэм, на ходу натягивая капюшон куртки. Подошел к фонарю, достал из кармана черный прямоугольник и принялся его разглядывать. «Владис. «Клуб Стригой» – вспомнил Василий, и вдруг увидел…

… Большой обеденный зал. Длинный стол в центре, вокруг которого сидят странные люди неопределенного возраста – молодые и старые одновременно. Стол уставлен чистыми тарелками, пустыми бокалами, вилки и ножи блестят, как только что начищенные. Во главе стола сидит сам хозяин клуба, в бордовой бархатной куртке. В ногах стола двое здоровенных поваров, перед каждым – горящая жаровня, на жаровне решетка, в руках у поваров огромные ножи и двузубые вилки. И все – и гости, и хозяин, и повара – выжидательно смотрят на двойные двери. Сейчас что-то внесут. Предвкушающие улыбки, красные губы, ощеренные рты с белыми ровными зубами…

Василию стало так страшно, как никогда не было в жизни. Он зажмурился и почувствовал, что кто-то сжимает его руку. Оглянулся – это была мама. Бледная, напуганная. Мадам Петухова, так и не снявшая пальто и шляпку, пристально всматривалась в улицу. Отец тяжело дышал. «Они все видели это!» – в ужасе подумал мальчик и снова посмотрел в окно, отыскивая Хэма.

А рядом с Хэмом стояла сухонькая наивная Кондратьевна и что-то ему говорила. Вдруг оборотень поднял голову и взглянул в окно Петуховых. Потом отбросил черную карточку и зашагал к подъезду. Семья Петуховых ринулась к входной двери.

Полночные разговоры

Семья Петуховых ринулась ко входной двери, мама дрожащими руками отперла замки, отворила дверь, и все стали чутко прислушиваться к шагам на лестничной клетке и скрипу лифта.

Так что никто не остался у окна, и некому было увидеть, как Кондратьевна, приговаривая что-то под нос, медленно наклонилась и подобрала черную карточку. Стряхнула с нее налипшие снежинки, отвела руку подальше и при свете фонаря рассмотрела, потом засунула в задний карман своей кошелки и засеменила к подъезду.