Бедный пес

Марья Михайловна, помимо всего прочего, была ведьмой. Но не той добропорядочной ведьмой старой закалки, которая собирает крапиву в полночь на кладбище, портит кровь и вынимает след. Нет, она была ведьмой нового образца, то есть о своих колдовских способностях ничего не знала, на метлах не летала, а шабаш устроила только один раз, и то это было на заседании комсомольской ячейки по поводу хулиганского поведения Павла Артемьева, расквасившего нос на дискотеке своему товарищу Антону Берестову. За Антона Берестова, высокого шатена с синими глазами, молодая Марья Михайловна собиралась выйти замуж, поэтому отстаивала его честь и целостность его носа и требовала самых страшных наказаний для хулигана. Но то было дело давно минувших дней. Сейчас же дама проявляла свои темные способности, в основном, незамысловато: легко ссорила несколькими словами молодоженов, повергала в печальное настроение одиноких старушек и доводила до печеночных колик своими медицинскими советами женщин средних лет. Заметив как-то днем во дворе младшешкольника Василия со щенком-дворнягой, Марья Михайловна подошла к нему с ласковой улыбкой и сказала:

– Здравствуй, Васенька! Ой, какой у тебя песик хорошенький? Терьер, наверное?

– Угу, – буркнул Василий, – двортерьер.

– А где же вы его такого миленького взяли?

– На даче, – коротко отвечал мальчик.

«Небось, наиграются да и выкинут» – решила  недобрая женщина и успокоилась. Но Петуховы, к ее удивлению, щенка не выбросили и продолжали о нем заботиться, даже когда он вымахал в здоровенного лохматого пса. Это было подозрительно. Еще более подозрительным был их родственник из Конотопа, который странным образом появлялся каждый месяц и таким же странным образом исчезал. Ни разу не видела Марья Михайловна, чтобы жена или муж Петуховы ездили встречать его на Московский вокзал, или куда еще прибывают поезда из Конотопа. Ни разу не видела она и этого молодого человека с чемоданом или хотя бы спортивной сумкой, из которой пахло бы домашним салом, помидорами, или что еще привозят из Конотопа нормальные гости. Ведьминским своим чутьем ощущала она вокруг мужчины какую-то нездешнюю силу, и, так как никак использовать себе на благо ее не могла, невзлюбила Хэма, как в обличьи щенка, так и в обличьи человека, со страшной силой.

Быть человеком

Поздним августом, когда звезды на небе горят так ярко, что их можно разглядеть даже в мерцающем блеске городских фонарей,  а уж тем более в телескоп, который Василию подарили родители за успешное окончание третьего класса, мальчик с Хэмом сидели на подоконнике, свесив ноги во двор (пока бабушка не видит) и мечтали.

– Вот вырасту и стану машинистом Сапсана, а может, еще какого быстрого поезда, который к тому времени изобретут, – говорит Василий. – Там в кабине полно приборов разных со стрелочками и дисплеями, кругом рычаги и кнопки, и даже автопилот есть. Буду сидеть в локомотиве, в самой голове поезда, пить крепкий чай с песочным печеньем и смотреть, как мелькают деревья, кусты, дома, коровы и машины.

– А не надоест каждый день по два раза одно и то же в окне видеть? – сомневается Хэм. – Опять же от чая с печеньем зубы разболеться могут, а от сидячей работы появится люмбаго.

– Это что за птица?

– Болезнь какая-то. Профессор страдал. Нет, мне твоя мечта не по вкусу, – продолжает Хэм, – я вот хочу в следующей жизни переродиться ездовой лайкой. Такой, знаешь, с голубыми глазами. Чтобы где-нибудь на Крайнем Севере нарты возить и мороженой рыбой питаться. Снег искрится на солнце, скрипит под лапами, бежишь и радуешься. А даже если и пурга – свернулся калачиком рядом с братьями-лайками и спи, пока хозяин не разбудит.

– А как ты там человеком жить будешь?

Хэм задумался, потом потянулся и сказал.

– Знаешь, я только сейчас понял, что меня особо не волнует, как я буду жить человеком. Псом быть иногда голодно, иногда холодно, часто опасно, но в целом легко. А человеком – где бы ты ни жил – человеком быть сложно.

Старушка и белье

В каждом старом доме живет чудаковатая старушка. Жила такая старушка и в доме Петуховых. Звали ее Кондратьевна. Старушка прикармливала голубей на балконе, но не потому, что она птиц любила. Вернее говоря, именно потому, но любила она их не платонической любовью. Кондратьевна уважала жареных голубей в луковом соусе. Поэтому прикормив глупых пернатых, она очень ловко ловила их специальной веревочной петлей, сворачивала шеи, ощипывала, опаливала оставшийся пух на газовой конфорке и готовила на старой чугунной сковородке. Во всем остальном она была доброй и милой старушкой. И очень наивной.