Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)

Бенедикт, гордо вскинув подбородок, стоял на коленях - так люди храбрятся перед тем, как положить свою голову под топор палача. Кажется, ненависть была отличным средством от похмелья, видно, как с каждой секундой это чувство росло и давало графу силы. Теперь де Виллер лицезрел в нем того, кого так же ответно ненавидел, того, кто был достойным соперником, того, кому проиграл свою жизнь.

- Стоишь тут чистенький и гордый. Забыл уже, как на коленях ползал у меня и умолял отдать ее? Я, смотрю, ты не сильно страдал? Видно, зря отдал, - дальше на де Виллера обрушилась череда таких ругательств, от которых покраснели бы даже самые развратные шлюхи Лондона. Гидеон стоял, не двигаясь, будто вросший в землю, и чувствовал, как кровожадное чувство, подобно зверю, толкает его растерзать графа, разбить ему лицо, сломать шею, вскрыть брюхо. Но стоял и просто смотрел ненавистью в ответ ненависти.

- Заткнись, - тихо прорычал де Виллер. – Заткнись и слушай меня. Я пришел поговорить о Шарлотте, потому что она жива и здорова. Она выжила после резни и выбрала тебя. Не меня, а тебя. Так что приходи в себя, умойся, переоденься, я жду тебя на улице.

Де Виллер кинул какой-то квадрат листа на пол Бенфорду и, развернувшись на каблуках, вышел на улицу, оставив соперника в смятении и непонятных чувствах.

- Я хоть не люблю этого графа Велидера и не понял о чем он, но все-таки граф прав: господин, пора вам вспомнить о себе и привести в человеческий вид.

Велидер ушел, а Бенфорд все еще сидел на коленках, только уже ссутулившись, будто на его плечи рухнул весь мир. Он так и не понял, что сказал Гидеон. Шарлотта жива… Возможно ли? Нет. Ее сердце не билось. Он помнил. Словно пытаясь отойти от страшного сна, устало потер ладонями лицо. Оглядев свою темную затхлую пещер, где он пытался стойко убить себя джином, он, наконец-то, обратил внимание на то, что кинул ему де Виллер. Это был какой-то лист с цветной картинкой, который блестел, как водная гладь. Дрожащей рукой граф поднял его и обомлел: с картинки на него смотрела она и улыбалась своими незабываемыми голубыми глазами. Что за чудесный художник мог так реалистично изобразить ее? И словно, ее голос зазвучал рядом…

- Как? В будущем не пишут портретов? А как же вы память о себе оставляете потомкам?

- У нас с этим все намного проще! – она засмеялась своим переливчатым смехом. – Мы снимаем себя на специальный аппарат, а потом печатаем картинки. Так составляются целые талмуды альбомов, которые нужны лишь затем, чтобы подкладывать под сломанную ножку стола, чтобы не шатался, или дверь припереть, чтобы не закрылась от сквозняка. Смотри!

Она включила свой «телефон» и показала картинки…

- Фто… фтография, - запинаясь, произнес граф, воскресив из памяти название такой картинки, нежно проведя кончиками пальцев по блестящей, как стекло, поверхности. – Джозеф, принеси мне воды. Много воды, и свежую одежду с бельем… Пора узнать, что этому ублюдку нужно от меня.

Гидеон сидел на скамье внутреннего двора, где прямо посередине улицы, расхаживали куры и гуси. На улице стоял конец марта 1758 года, который был очень теплым, и на улице вовсю зеленело и цвело. К удивлению де Виллера, графа найти оказалось не сложно. Он думал, что придется долго выискивать и наводить связи, в итоге, нашел его практически сразу, стоило ему заглянуть в его Лондонский особняк, где ему и сказали, что граф сейчас снимает простой крестьянский дом у своего слуги Джозефа, ни с кем не общается и прекратил все свои дела.

Честно, Гидеон был готов ко многому, предполагая, что Бенедикт скорее спивается или подсел на опиум, но одно дело предполагать, другое – видеть своими глазами. Ему не было жалко его, потому что сочувствовать можно тем, кто не вызывает ненависти. А Гидеон люто ненавидел этого мерзавца в данную секунду, так как он собственноручно отдает ему свой смысл жизни, оставляя прозябать себя в одиночестве и пустоте. Но иначе поступить не мог, Гидеон не мог отослать Гвендолин в незнакомую дату и местность, не удостоверившись, что ничего ей не угрожает, что ее ждет здесь нормальное существование. То, что он сейчас совершал ради Гвен, было подобно рытью могилы для самого себя.

Де Виллер усмехнулся тому, как фортуна явно любила этого сукина сына Бенфорда: мало того, что он забирает себе Гвендолин, так судьба, словно специально, выманила всех главных Хранителей из Темпла после прыжка в 1912, оставив на пару дней в стенах Ложи Шульца, доктора Уайта и некоторых Хранителей второго круга. Даже Сен-Жермена-Уитмена не было… Все уехали куда-то навстречу с инвесторами и спонсорами этого Клуба Путешественников во времени.

Именно Шульц и помог Гидеону с поисками графа и прыжками в прошлое, когда Бриллиант наплел ему с три короба, зачем ему понадобилось в 1758.

Из дома слышались шаги, стук, голоса. Пару раз выбегала и забегала служанка, неся в руках ведра с водой. Видно фотография Гвендолин подействовала и граф «прихорашивается» к их главному разговору всей жизни.