Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)

Я почти негнущимися пальцами повторила его указание, стараясь совладать со своим собственным телом. Наверное, он видит, как дрожит моя рука! Где же вся твоя заносчивость, Гвен?

- А теперь стреляйте, - в этот миг, мне показалось, что его теплые губы коснулись моей шеи, но я выстрелила, и от ударной волны меня отбросило назад, на графа, а затем я вдохнула резкий дым пороха. И начала чихать. Глаза мгновенно прослезились, а внутри носа неприятно зачесалось и защекотало. Сложившись пополам, практически вслепую я рванула в сторону, чтобы продышаться и остановить чихание, но меня продолжало разрывать изнутри. В стороне я слышала заливистый хохот графа. Кое-как вернувшись в нормальное состояние, я утирала слезы.

Я повернулась к Бенедикту, сверля его гневным взглядом, но он, увидев мое лицо, еще пуще залился смехом, еще больше выводя меня из себя. Этот заносчивый… индюк, еще и смеется!

- Знаете что, наслаждайтесь охотой в одиночку, – от чихания у меня заложило нос и в горле першило, поэтому вместо угрозы получилось странное зловредное бормотание.

Граф не останавливался смеяться. Поэтому я осуществила свою мечту, появившуюся еще кажется в мой первый день в этом веке: кинула тяжелейший мушкет в него, к несчастью сил не хватило, чтобы попасть точно в лоб – мушкет с громким стуком приземлился прямо перед ногами графа.

Всерьез разозлившись, я гневно повернулась на каблуках, и все еще вытирая непрекращающиеся слезы, направилась в сторону охотничьего домика.

- Шарлотта, милая, простите меня! – тут же послышалось мне в след, но я даже и не думала повернуться. Сейчас вот! Разбежался! Обида глушила во мне даже здравый смысл. И вот я снова взаперти своего собственного сердца, стараюсь вырваться из жара чьего-то тела.

Ночь мы провели в гостевых комнатах замка леди Солсбери. Моя спальня была вся уставлена розами из оранжереи, так что совершенно неудивительно, что во сне, мне казалось, будто я ем розы на обед, запивая все морсом со вкусом тех же самых роз. Наутро служанка принесла платье для охоты, которое леди Солсбери выделила из своего гардероба специально для меня. Только после этого, весьма благородного для 18-го века жеста, я поняла, насколько ошибочны были мои представления об охотничьем платье: оно было более консервативное, чем мое, темно-коричневого цвета, с менее пышной и более короткой юбкой, чем мои. На голову мне было предоставлена шляпа-треуголка с гранатовой витиеватой брошью. На какое-то мгновения я не поняла, что же хочется мне сделать, увидев себя в зеркале во всем этом наряде: разрыдаться от безысходности или засмеяться в истерике.

Вчера после инцидента с мушкетом, я не разговаривала с Бенедиктом весь день, старательно игнорируя его и его извинения – слишком уж велика была обида. В какой то мере, теперь мне было ясно, что он привез меня на охоту, чтобы позабавиться, я стала для него, кем-то вроде шута, который отчаянно верит, что когда-нибудь он станет королем. А раз уж я по досадной причине прекратила лезть в озера с желанием помыться, ему пришла мысль вывезти меня из особняка, чтобы найти еще более забавные способы заставить меня чувствовать себя неловко. Поэтому я вела с ним нарочито холодно, общаясь лишь с леди Солсбери.

Встали мы рано, солнце еще лениво поднималось над горизонтом и лес с полями, видимые из окна моей спальни, были заволочены густым туманом. К моему удивлению, на охоту приехали еще господа и дамы, чьи имена я запомнила кое-как, радуясь, что умею общаться с ними, старательно делая вид, что я знаю какого они ранга. Они гостили где-то поблизости у толстого мужичонки, и вчера вечером от леди Солсбери им было выслано приглашение, присоединиться к нашей небольшой незапланированной совместной охоте. Женщин, не считая хозяйку и меня, было двое: леди Элизабет Астон и леди Дюррис. Они постоянно хохотали и шутили(чувство юмора у них было не лучше, чем у тети Гленды),умудряясь при этом беспрерывно строить глазки Бенедикту. А тот явно получая удовольствие от их внимания, иногда кидая взгляды в их глубокое декольте, то и дело старался помириться со мной, все еще не понимая, что меньшее, что мне сейчас хочется делать, так это слушать его извинения. От этого я еще больше задалась вопросом: какого черта я здесь забыла? Мужчин приехало больше, их было четверо. С их именами было сложнее, так что их я не запомнила вовсе, каждый раз старательно кивая и подхватывая разговоры уже где-то на середине. Каким то чудом мне даже удалось избежать явного позора и кажется даже произвести на них хорошее впечатление. Из разговоров же я выяснила, что мужчина в синем камзоле с длинным носом был поляком, а тот, который вечно пытался перевести внимание дам на себя – французом. Еще был милый молодой человек примерно моего возраста, может чуть старше, его почему-то все звали исключительно по имени – Давид.