Бег времени. Тысяча семьсот (СИ)

Полагаю это стало началом крепкой дружбы. Спустя час мы и думать забыли о том, как не возлюбили друг друга в самом начале и время, что я тратил впустую, сидя в кресле, стало проходить за весьма продуктивными и веселыми диалогами. Томас много знал о людях, живущих в Лондоне, я же была научена другим веком и от того, представляла не меньшую ценность, даже если о том, откуда у меня все эти познания, художник даже и не догадывался.

- И тут она мне говорит «Ваше сердце должна занимать музыка!», а я ей в ответ «Только после того, как мой желудок займет завтрак!», - наверное, я смеялась так заразительно, что слуги, разносящие подносы с едой и вечно хмурые, улыбались тоже, но старательно пряча улыбку.

- Мадам Деверо весьма щепетильна в своем деле, - улыбался Гейнсборо в ответ.

И так было каждый день, мы находили новые темы для разговора, иногда к нам присоединялся Бенедикт, шокировано глядящий на нашу дружбу, и иногда даже ревнуя меня к своему другу. Порой мы собирались за столом все вместе или же усаживались в гостиной, где я играла на пианино все те же песни, что и раньше. Такие вечера были счастливыми проблесками в глубине мрака.

Гейнсборо часто рассказывал мне о том, что хочет перебраться в деревню, как можно дальше от грязи Лондона, и рисовать пейзажи, которые привлекают его намного больше, чем господа, чьи портреты ему приходилось рисовать. Я старалась уговорить его плюнуть на судьбу и начать жить так, как хочется ему. Чтобы выжить там, не обязательно быть богатеем. Но Томасу нужна была уверенность в завтрашнем дне и поэтому я просто старалась украсить его будни, вместе с ним рисуя пейзажи за окном.

Мы стали якорями в этом огромном море, нас тянуло вниз ко дну, но мы помогали друг другу дышать сквозь воду. Я становилась лучше, Томас становился веселее, и так проходили месяцы, приближая нас к заморозкам. Ноябрь выдался на удивление очень холодным, отчего в замке приходилось зажигать все камины, наплевав на расходы. Раз уж Бенедикт прекратил тратиться на игры, можно потратить их на тепло в нашем замке.

- Как будто я много тратил, - жаловался мне Бенедикт, все равно укутываясь в одеяла и как можно крепче обнимая меня.

- Как будто нет, - с сарказмом отвечала я, радуясь, что могу прижиматься к его горячему телу в такой отчаянный холод.

И счастье подкрадывалось ко мне, хоть и мелкими шагами, но я уже ощущала его всем своим телом.

***

В какой-то вечер все поменялось. И я даже не могла сказать, стало ли это самым счастливым моментом за всю мою жизнь или же самым кошмарным. Но это случилось. И мне оставалось лишь смириться.

Вечер был морозным. Конец ноября боролся изо всех сил, но декабрь побеждал его в схватке во времени, и вот на город опустилась буря. Снег пробирался в самые темные уголки замка, охватывая нас холодом, точно зажимая в тиски.

Мы сидели у камина в гостиной. Бенедикт расположился в кресле, а я у его ног, поближе к теплу огня. Он что-то читал из документов Хранителей, а я старалась нарисовать что-то хотя бы отдаленно похожее на самолет, чтобы мои объяснения в стиле «почему железные птицы не падают» хоть чем-то подкреплялись.

- Знаешь, я готов сидеть так вечность, - неожиданно сказал Бен, отчего я дернулась от удивления и крыло у самолета пошло резко вверх.

- Так? Надеюсь, ты не имеешь в виду, что хочешь вечную бурю, потому что если да, я тут же прикончу тебя.

Но граф Бенфорд лишь рассмеялся.

- Я хотел бы вечно сидеть здесь, рядом с тобой. Словно мы настоящая семья, - под конец его голос дрогнул, но когда я повернулась к нему лицом, он выглядел растерянным. Исчезло то выражение лица, словно говорящее миру, что все беды мира были ему по колено. Осталась лишь неизвестность.

- Мы и так семья. Самая что ни на есть настоящая, - улыбнулась я, беря его за руку. Лучше такая ложь, чем никакая.

- Нет, мы лишь двое людей, жаждущих совершенно разные вещи.

Он сплел пальцы наших рук и поднес их к своим губам, избегая моего взгляда.

- Вы словно дьявол, пробравшийся в мои мысли. Топите меня в гиене огненной, сами того не замечая.

Что он говорил? Было ли важно? Я не хотела этого слушать, слишком долго выстраивала дамбу между чувствами и реальностью. Когда-то я уже слышала признания в любви и мне нужна была снова та пропасть, которая всегда следует за словами. Мне нужно было увести тему, нужно было повернуться и не слушать.

- Дьявол? Бенедикт, вам следует извиниться за такое, - попыталась усмехнуться я, но вышло слишком горько.

- Я не собираюсь извиняться за то, что люблю Вас, – голос Бенедикта словно прорезал дыру в моем сердце. Я не понимала, что он говорил. Не хотела понимать.

Любовь? Это смешанное чувство, подогретое горем и утратой. Я не видела ничего хорошего в ней, давно потеряв глупые мотивы из фильмов. Мы ничем не схожи ни с кем. В особенности я, со своим глупым разбитым сердцем, что упорно не желало заживать.

Но я молчала, смотря ему в глаза. Потому что понимала, что это не так. Что я могла дать этому человеку, кроме боли? Я должна дать ему гораздо больше, а это не в моих силах.