Читаем Беги, малыш, беги полностью

- Ты там... словно прикованный. Никуда не уйти. А детей растить и вовсе страшно. На той неделе в сквере за домом изнасиловали трех маленьких девочек - лет по девять. Мы не выпускаем детей на улицу, и я сыт этим по горло. Хочется куда-то уехать, но.... - голос его пресекся, он встал, подошел к окну и, глядя на сияющую башню Эмпайр-Стейт-Билдинг, с трудом продолжал: - Но ведь надо где-то жить, а снимать жилье в другом месте слишком дорого. Может, в следующем году... Дела у меня идут неплохо. Я начал с посудомойщика и дослужился до клерка на Уолл-Стрит...

- Ну, а после, когда добьешься своего, - что тогда?

Израэль обернулся и озадаченно уставился на меня:

- Что ты сказал?

Я понял, что настал момент копнуть прошлое.

- Израэль, расскажи мне, отчего все так вышло?

Он подошел к кровати, на которой сидела Роза, и нервно опустился рядом, со словами:

- Что ж, я не против. Пожалуй, пора рассказать. Я даже Розе никогда об этом не говорил... Помнишь то утро, после твоего выхода из больницы, когда вы с тем мужчиной договорились встретиться со мной?

Я кивнул. Воспоминание было болезненным.

- Так вот, я прождал вас часа три. Я чувствовал себя идиотом. И после, сытый по горло христианами, вернулся в банду.

- Израэль, мне страшно жаль, - опять прервал я его. - Мы искали тебя...

Он покачал головой. - Какая теперь разница? Это было так давно. Может, отправься я тогда с вами, все было бы иначе, кто знает... - Израэль помолчал. - После этого у нас и произошла стычка с «Ангелами» с Саут-Стрит... Тот парень забрел в наши владения, и мы сказали ему, что нам тут ублюдки не нужны. Он начал выступать. Мы ему врезали. Он побежал, а мы впятером - за ним. Нагнали его у Пенни-Аркейд, выволокли и начали учить. И вдруг у одного из наших оказалась в руке пушка. Грянул выстрел. Пако схватился за живот и, придуриваясь, запричитал: «Ох, меня убили, убили!» Наши все засмеялись. А тот парень упал. Он и впрямь был мертвый. Мертвее не бывает.

В голове у него была дырка... - Израэль смолк и после паузы, во время которой тишина в комнате нарушалась лишь приглушенным уличным шумом за окном, продолжил: - Мы бросились врассыпную. Четверых схватили. Один ушел. Тому, который нажал курок, дали двадцать лет. Остальным - по пять. Эти пять лет были сущим адом...

Он опять замолчал, поникнув головой. Но чуть погодя взял себя в руки.

- Чтобы вырваться из тюрьмы, мне пришлось пойти на «сговор»...

- Какой еще «сговор»? - прервал его Дэн.

- Мой инспектор сказал - меня выпустят, если я сумею представить подтверждение, что на свободе меня ждет работа. Иначе я должен вернуться домой. А я не хотел обратно в Бруклин. Я хотел начать все сначала, но они сказали - только домой. Тогда я обделал «сговор» через одного наркомана, он сидел со мной. Тот знал владельца швейной фабрики в Бруклине, который пообещал моей матери за 50 долларов прислать на мое имя заявку с обещанием рабочего места. Она заплатила ему -и он написал такое подтверждение. Это был единственный способ... Подумай сам, кому нужен бывший зэк?

- Но он действительно предоставил тебе работу? - спросил Дэн.

- Нет, - объяснил Израэль. - Я ведь сказал, это был «сговор». Никакой работы на самом деле не было. Просто способ вырваться на волю... Выпустили, отправился я в бюро по трудоустройству и наплел им про свое прошлое. А то неужто бы мне стали предлагать работу, знай они, что я накануне освободился из тюрьмы? Для начала устроили мыть посуду, потом я сменил с дюжину разных работ. И все это время приходилось врать. Без этого устроиться просто невозможно. Если б моему нынешнему шефу стало известно, что я бывший зэк, - хоть и прошло уже четыре года и я нормально работаю, - он бы меня уволил. Поэтому я вру. И все поступают так же...

- А твой тюремный инспектор не помог тебе? - спросил Дэн.

- Помогал. Но он, пожалуй, единственный, кто пытался. Да и что он мог сделать? У него ведь еще сотня таких, как я, нуждающихся в помощи. В общем, мне приходилось самому о себе заботиться, так я и делал.

Роза, сидевшая бок о бок с Израэлем, слушала его, не проронив ни слова. Ей впервые довелось узнать подробности из той его жизни. Наконец, я произнес:

- Израэль, помнишь, как мы отправились к «Фантом» и напоролись на засаду?

- Помню, - кивнул Израэль.

- Тогда ты спас мне жизнь, - продолжал я. - Сегодня я хочу оказать ответную услугу: рассказать тебе кое о чем, что может спасти тебя.

Роза впервые за все время зашевелилась, придвинулась к Израэлю и взяла его за руку. Они оба выжидательно посмотрели на меня.

- Израэль, ты мой самый близкий друг. Ты, конечно, заметил, что в моей жизни все изменилось. Прежний Никки мертв. А тот, кто сегодня здесь сидит перед тобой, на самом деле не Никки, а живущий во мне Иисус Христос. Помнишь тот вечер в Сант-Николас-Арене, когда мы вручили свои сердца Господу?

Израэль кивнул, не поднимая глаз.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

Владимир Николаевич Топоров

Религия, религиозная литература / Христианство / Эзотерика