Беглая

— Я полагаю, что тебе какое-то время нужно пожить во дворце. В непосредственной близости от своей невесты. Брат поддержал это решение.

Я потерял дар речи. Стиснул зубы, стараясь не вспылить. Переехать во дворец? Никогда. Тем более, теперь.

Я сглотнул:

— Но это существенные неудобства, отец. Это значит — стеснить вашу женскую половину и саму принцессу Амирелею. Кроме того, подобные встречи, противоречащие традициям, не укроются от чужих глаз. Даже на женской половине — в таком большом дворце она далеко не приватна. Или вы намерены всех посвятить в прогнозы Агринона?

Отец молчал. Пытливо смотрел на меня и скреб ногтем губу. Наконец, опустил руку.

— Ты прав, Тарвин. Я об этом не подумал. Гораздо разумнее разместить принцессу Амирелею непосредственно в твоем доме. Поближе к тебе и подальше от чужих глаз. Прикажи, чтобы к завтрашнему дню были приготовлены комнаты жены, которые займет принцесса.

Я сглотнул:

— Так ли уж это необходимо?

Отец повел бровью:

— А разве эти комнаты кем-то заняты?

— Разумеется, нет.

Он кивнул, хлопнул ладонями по подлокотникам кресла:

— Вот и прекрасно. Значит, завтра к вечеру Амирелея Амтуна займет свое законное место.

27

Отец настаивал, что я должен навестить ее сейчас же… Принцессу Амирелею. Но это было слишком — на сегодня хватит дерьма. Смотреть на нее после подобных известий… Я ответил решительным отказом, сославшись на то, что один день, тем более, астрологически-обыденный, ничего не изменит. Я не препятствую отцовской воле, но и форсировать события не намерен. Пальцем не пошевелю больше необходимого. Отец нехотя согласился, хоть в его взгляде и мелькнули явные признаки недовольства.

Я покинул голубой кабинет, но внутри вновь раздраженно гудел разогнанный мотор. Отец хочет комнаты жены… Разумеется, это было самым логичным и единственным решением, сообразно положению, но… Теперь я просто не мог представить в них другую женщину. Никакую другую. Не мог и не хотел.

— Наконец, я поймал тебя!

Я невольно вздрогнул, неожиданно услышав знакомый голос. Крес… Ждал недалеко от дверей. Он по-мальчишески, в шутку ударил меня кулаком в плечо. С его комплекцией эти ужимки выглядели смешно. Глупое приветствие из детства, когда мы любили обмениваться бутафорскими ударами. Я понимал, что кузен сгорает от любопытства. Но он был даже кстати — хочу послушать, что говорят. Наверняка говорят… Здесь всегда что-нибудь говорят.

— Меня ждешь?

Тот кивнул:

— Узнал от отца, что тебе назначено. — Он усмехнулся: — Кажется, теперь это единственный способ выловить тебя. Даже фактурат онемел.

Я отмахнулся:

— Не преувеличивай. Мой дом всегда открыт для тебя.

Крес вскинул бровь:

— Какая бессовестная ложь… Вчера я весь день пытался добраться до тебя. Но мне твердили одно: ты отказал в посещении кому бы то ни было. Даже мне.

Я кивнул в сторону:

— Пойдем на террасы, чего-нибудь выпьем.

— И съедим…

Мы свернули к площадке горизонтального лифта. Крес терпеливо молчал, ожидая, что я сам заговорю. Понимал, что прямой вопрос разозлит меня. Ведь он все знает… Знал и знает. Теперь наверняка. Пусть только попробует морочить мне голову.

Мы расположились на мягких бархатных сиденьях, заслонка затворилась, и кабина плавно поплыла в сторону соседней башни над ватой еще розоватых утренних облаков. Я отвернулся к окну: главное не выдать себя. У Креса наметанный глаз, он живо словит ненужные знаки.

Я, наконец, повернулся:

— Полагаешь, я вчера был расположен кого-либо видеть? После… всего…

Тот поджал губы, кивнул. Молчал, посерьезнев. Мальчишеский задор куда-то испарился. Казалось, я даже уловил толику сочувствия. И это было странно… Сочувствие от Креса, который не упустит случая поддеть…

Я усмехнулся:

— Ты же видел ее. Даже не смей отрицать.

Кузен сокрушенно кивнул, шумно выдохнул:

— Видел… Признаться, я слышал от отца, но не мог вообразить, насколько… тактичен он оказался в своих словах.

Повисла тишина. Лифт мягко ткнулся в барьер ограждения, и мы вышли на верхнюю террасу с парящими островками садов. Я любил это место, едва ли не единственное в огромном дворце, где возможно уединение. Мы расположились на одном из островков; за небольшим стеклянным столом под сенью раскидистых пинов, уже завязавших крупные красные плоды. Они источали едва уловимый терпкий аромат. Я активировал на панели ветровой щит, и круглая платформа плавно поднялась над террасой. Подальше от чужих глаз и ушей. Крес выбрал разбавленную чагу и шматок жарено мяса. Я остановился лишь на стакане горького шипучего зирта. Чага с утра — разве что для Креса. Его и ведром не свалишь.

Он с энтузиазмом принялся за мясо, и от его недавней сосредоточенности не осталось и следа. Он будто забыл о том, что следует делать постное лицо и бросать тревожные взгляды. И без того знаю, что он вновь видел в происходящем свое глупое мифическое превосходство. Но от этого было не легче.

Крес утолил первый голод, отложил приборы и развалился в кресле:

— Говорят, если невозможно ничего изменить, нужно посмотреть на ситуацию под другим углом.

Я подкручивал бокал на столешнице:

— Например?