Беглая

Я плеснул в лицо воды из кувшина, утерся ладонью. Смотрел на самозванку. Казалось, все, произошедшее ранее, привиделось. Не было ни самоосознания, ни растерянности, ни слез. Передо мной стояла та ложная Амирелея Амтуна, которую мне представили. Недавние переживания выдавало лишь зареванное лицо, но и эта предательская краснота уже сползала уродливыми лоскутными пятнами.

Что ж… Может, к сгенерированному изображению и впрямь могли возникнуть рациональные вопросы… Мерзавка права — прошло время. Но как лжепринцесса заговорит, когда они обе посмотрят друг на друга? Глаза в глаза?

Я вызвал служанку и велел немедленно привести Мию. Та должна была гулять в саду. Осталось недолго. Совсем недолго…

Но минуты растягивались в бесконечное нечто. Найти мою женщину на женской половине не составляло труда, тем не менее, она не появлялась. Наконец, я увидел Разум. Одну. Тень почтительно поклонилась:

— Повелитель, у меня неприятные вести.

Я порывисто поднялся:

— Что? Что еще за вести?

Разум склонилась еще ниже:

— Не понимаю, чем это можно объяснить, но вашу женщину, Мию, не могут найти. Обыскали всю женскую половину — безрезультатно. Необходимо ваше распоряжение, чтобы обыскали весь дом.

Я ухватил Тень за волосы, вынуждая поднять голову:

— Что ты несешь? Где она?

Разум безропотно поднялась:

— Я виновата, что приношу эту новость… Но она пропала, повелитель. Исчезла.

47

Лицо Исатихальи стало серым. Как пепел. Я помнила, как бледнела Гихалья. Ее зеленоватая кожа будто выцветала, темнела. И пигмент исчезал. На лице старухи эта метаморфоза происходила гораздо ярче. От темной болотной зелени до почти совершенно серой монохромности. Точно она на глазах каменела или костенела.

— Кто он? Говори, девка!

Я не чувствовала в этом низком голосе угрозы. Лишь боль, отчаяние… Твою мать, да что же это?!

— Ты можешь объяснить мне, в чем дело? Можешь не говорить загадками? — Я демонстративно отодвинула, почти отшвырнула тарелку, и подалась вперед. — Говоришь, поможешь, так помогай! Чего морочишь?

Старуха молчала какое-то время, смотрела куда-то себе на колени. Наконец, тяжело вздохнула, протянула широкую лапищу:

— Руку дай… — прозвучало глухо, обреченно. — Хотя, мне и рука твоя не нужна. Чую. Все чую без рук. Я уже касалась тебя…

Я не торопилась исполнять ее просьбу:

— Зачем?

Старая ганорка, казалось, теряла терпение:

— Говорю, руку дай, несчастная!

Несмотря на всю мою скептичность, это прозвучало приказом. Я, словно не в себе, провезла руку по столешнице. Прямо к старухе. Молчала. Лишь внимательно вглядывалась в ее уродливое лицо.

Та облизала губы. Смотрела на протянутую руку, словно боялась коснуться. Наконец, глубоко и шумно вздохнула, даже прикрыла глаза. Накрыла мою ладонь своей шершавой необъятной лапищей. Молчала. Лишь подрагивала короткая щетка ресниц. Наконец, она отстранилась.

Я выпрямилась:

— Ну? И чего?

Ганорка лишь покачала головой:

— Дитя у тебя под сердцем. Его дитя. Все, как я и сказала.

Я отдернула руку, спрятала на коленях:

— Из ума выжила?

Старуха лишь опустила уголки огромного рта:

— Если бы…

Она, вдруг, поднялась, оставив меня в совершенной растерянности, вышла за замызганную цветастую занавеску, собранную на тесемке. Но тотчас вернулась, сжимая в толстых пальцах какое-то барахло. Швырнула передо мной, и по столу рассыпался мелкий хлам. Бусины, перья, обрывки веревок, зерна, какие-то высохшие листья и прочая шелуха, о происхождении которой я уже не хотела задумываться. Ганорка взялась за свою ворожбу… Я знала, что вмешиваться и препятствовать бесполезно. Лишь смотрела.

Старуха что-то бубнила над хламом, поводила растопыренной пятерней. Мычала, закрывала глаза и тут же таращила, словно находилась не в себе. Скулила, присвистывала, шипела, стучала пальцами по столу. Наконец, будто пришла в себя. Подалась назад, устало выдохнула:

— Великий Знатель не позволит избавить тебя от плода. У него однозначный ответ.

Я все еще не верила. Смотрела на ганорку, как на полоумную. Покачала головой:

— Нет никакого плода. Ты ошиблась.

Та лишь печально усмехнулась:

— Молодая ты, сама не ведаешь. Ты — не Тень, девонька… Не Тень…

Я покачала головой в подтверждение ее словам:

— Не Тень. Вот и не выдумывай!

Старуха кивнула:

— В том и беда. Тени лишены счастья материнства. Это уже не женщины… воистину, лишь тени женщин… — Старуха сгребла в кучку свой хлам. — А ты… Они сами же объявляют это незаконным, но делают. Не ты первая. Только я ни разу не слышала, чтобы кому-то из дикарок, как они вас называют, удалось бежать. Тем более, в тягости.

Я нервно сглотнула, выпрямилась до предела:

— Я не беременна. Ты слышишь меня, Исатихалья? Я. Не. Беременна. Ты ошиблась.

Старуха никак не отреагировала:

— Твои слова ничего не изменят. Дитя не исчезнет. — Она закивала сама себе: — Тяжко, наверное, вот так признать, да деваться некуда. Свыкнешься, примешь. Но одно сразу скажу: не проси меня избавить от ребенка. Умру, но не исполню. У Великого Знателя свои планы на твое дитя, и не мне их нарушать.