Беглец (СИ)

— Подними голову, — говорю я. Он расправляет плечи и впивается в меня презрительным взглядом.

Банально. Я играю киношного злодея, он играет крепкого орешка. Эй, эта история начиналась не так. Ты угнал мою тачку.

Не пойму, что здесь смешного. Хотя, конечно, смешного много. Цирк. Шапито.

Он ржет и сплевывает попавшую на губы кровь.

— Расскажи, посмеюсь вместе с тобой. — Борюсь с желанием ткнуть в него дулом. Врезать рукояткой. Прострелить ногу. Чтоб совсем уж по-киношному.

— Нервы. Я полный кретин, — кисло замечает он.

Так я согласен. Разве я спорил?

— Заключение полного кретина, — хмурюсь я. В голове разворачивается борьба противоположностей: рассмеяться или пнуть его по ноге?

Один-ноль в пользу консервативной партии. Он даже не шевелится, просто потирает пострадавшую лодыжку и смотрит, вперив свой щенячий взгляд.

— Что ты собираешься делать? — повторяет почти неслышно. Испытывает терпение. Я наклоняюсь, заношу руку и бью открытой ладонью точно по раненой скуле. Не хватало еще утирать сопли угонщику собственной машины.

Если бы кто-то ударил меня, я был бы благодарен. Меня бы это отрезвило.

В который раз напоминаю себе успокоиться. Я стабилен. Адекватность — это так просто. Ну же, Майкрофт. Держи себя в руках.

— Есть два варианта. При первом я сдаю тебя в полицию. С тобой разбираются. Отсидишь пару суток, отпустят под залог, если наскребешь денег. Твоё имя занесут во все базы, дальнейшее твоё существование станет унылым подобием жизни. Впрочем, не вижу разницы. — Интересно. Кажется, ему этот вариант представляется неприемлемым. Я продолжаю: — При втором варианте сдаю тебя матери вместе с найденными тобой наркотиками. Никакой полиции. — Кажется, я попал в цель, и этот вариант звучит для него как приговор. Он опускает голову.

— А третий вариант, — говорит он.

— Что?

— Третий вариант. Варианта всегда три.

Удивительно, сколько злости может вызвать какой-то сопляк. Я все жду, пока он вскочит и сделает хоть что-нибудь. Его спокойствие бесит; моя злоба натыкается на стену и возвращается обратно, входя в меня как нож в масло.

— Можешь предложить что-то получше? — мрачно интересуюсь я. Моё терпение на исходе.

Он поднимает глаза, окидывает меня взглядом и судорожно сглатывает.

— Нет, — говорит он. Судя по внезапной гримасе отвращения, ход его мыслей неоригинален. Я оскорблён.

— В таком случае, могу прострелить тебе ногу и оставить истекать кровью. Стройка заброшена, найдут тебя не скоро. Такой вариант устроит? — я говорю спокойно, но мысли уже давно сорвались на крик.

— Уж лучше так, — неожиданно соглашается он.

Я зверею.

Не знаю, как долго избиваю его. Вокруг кровь, моя одежда в крови. На месте его лица — сплошное месиво. То, что когда-то было челкой, сейчас — свисающий вместе с кожей окровавленный клок. Кажется, он давно потерял сознание, но я все равно луплю его с каким-то диким остервенением. Рот — единственное живое место на симпатичной прежде мордашке, — перемазан багровой слюной; она сбегает к подбородку, минуя опухшую нижнюю губу. Наношу удар за ударом: кулаком, металлом пистолета, ногами. Костяшки пальцев разбиты, но злость переводит боль в разряд наслаждения. Хватаю его за волосы, бью головой о колено; в какой-то момент он стонет, и я понимаю, что все это время он был в сознании, но даже не пытался вырваться или умолять. Он вообще не сопротивлялся. Я забываю о том, что наслаждался происходящим. Меня тошнит от злости. Пинаю безвольное тело, он падает на землю; с размаху наступаю на неестественно выгнутую руку…

Не представляю, сколько молчал, думая об этом. По крайней мере, это помогло — не то что мои вялые попытки сосчитать до десяти.

Моргаю. Оказывается, всё это время я стоял с закрытыми глазами, но рука с пистолетом целилась точно в голову парня. В лице и позе читается испуг — он сжался, неосознанно пытаясь защититься. Наверное, решил, что я спятил.

Это отрезвляет.

Я должен что-то сказать. Во второй раз за вечер я чувствую, что перегнул. Я не собирался его пугать. Или собирался. Даже не знаю, чего, собственно, хотел.

Я мог бы сдать его полиции. Но почему-то этого не сделал. Я спас свою машину, а завтра он угонит чью-то еще — но везение не может быть бесконечным. Потому что я один и машина у меня одна.

На его месте мог оказаться Шерлок. Уж его-то я точно придушил бы.

Не помню, когда братская любовь начала распространяться на всех сопляков в радиусе Лондона и окрестностей.

— Сегодня странный день, — говорю я и опускаю пистолет. О, опять этот обескураженный взгляд. Я, как и он, решаю забыть о предсказуемости.

— Да, — то ли отвечает, то ли переспрашивает он.

Да — что? Да, день странный? Или: Ты не пустишь мне кровь, да?

Облокачиваюсь на машину. Не время ныть, но я устал. Слишком много для одного вечера.

— Никогда не понимал, что движет такими, как ты, — признаюсь честно. — Может, поведаешь?

Он поднимает голову. Широко распахнутые глаза смотрят удивленно.

— Зачем тебе?

Он то ли слишком смелый, то ли слишком тупой. Отвечать вопросом на вопрос человеку с оружием как-то не умно.

— Представь, что я собираю истории. — Точно. Олли любит истории с моралью.