Беглец (СИ)

— Не знаю, что сказать, чтобы ты поверил, что я пытался защитить тебя. Я понимаю, что ты чувствуешь, но не могу помочь, пока ты не откроешь эту чёртову дверь. Ты злишься — я это понимаю, тебе больно, но ты не должен чувствовать потерю. Для нас ничего не поменяется, я как и раньше буду тебя любить. Пожалуйста, открой дверь, я должен убедиться, что с тобой всё в порядке.

Ради него я сделаю вид, что его никогда не существовало. Сам я этого не достоин. Никаких поблажек, думаю я, включая стерео.

Стив Тайлер заводит Dream On, и, идя в ванную, я понимаю: так лучше. Глядя в зеркало на серое лицо с цветной щетиной, практически не узнаю себя, но знаю, как сделать сходство минимальным. Как стереть себя и начать себя заново, потому что начало есть даже у конца.

Мечтай, мечтай, пока мечты не претворятся в жизнь

Глотнув своего пойла и отставив его в сторону, я убеждён: так лучше.

Под отчаянные вопли Стива и мерное жужжание машинки волосы падают в раковину, и с каждым движением лезвий во мне всё меньше Майкрофта и совсем ничего от Холмса. Даже глаза в прожилках лопнувших капилляров смотрят, не узнавая. Проводя рукой по тёмной шершавой голове, я заново знакомлюсь с собой.

— Так несомненно лучше.

У меня в запасе новые документы и два часа, чтобы выучить сербский.

========== Fade To Grey ==========

И я стою здесь, ожидая поезда, который отвезёт меня в никуда, вспоминая о доме, который я любил, о времени, к которому я по привычке привязался в своей памяти, бездарном времени, ничего не значащих, пустых моментах, которые, тем не менее, остались под сетчаткой расплывшимися, но реальными, и в груди невыносимо тоскливым чувством потери. Вот Грег открывает сонный глаз, когда я сижу у кровати в позе лотоса, ожидая его пробуждения, чтобы поймать этот момент, как смену цифр на часах. Вот я на ночном пляже отодвигаюсь от огня, чтобы не чувствовать невыносимый жар, обжигающий ноги через штаны, а Стейси всё подкладывает ветки, говоря, что может устроить безупречный костер, самый лучший костер из тех, что мне доводилось видеть. Вот Джим и я в первое утро нового года на запорошенной снегом улице, не испорченной ни единым следом, кроме наших, пьём шампанское, не представляя, что мы здесь делаем. И Фрэнсис на том конце провода говорит мне такие вещи, от которых я просто не могу открыть рот, зная, что голос обязательно дрогнет, — воспоминание об этом мой неиссякаемый источник злобы и ненависти; бывали и хуже, но мне подавай это.

Угораздило же влюбиться в конченного мудилу.

Пытаюсь вспомнить что-нибудь о Тейлор, но или то, что вспоминать нечего, или то, что я всегда относился к ней по-настоящему прохладно, — ниже нуля, — не даёт никаких зацепок. Я только чувствую себя виноватым, хоть и знаю, что имею право не чувствовать никакой вины. Такой я раб привычек, герой напрасного бунта.

Мне ужасно страшно, мне до одури страшно, что моих мозгов не хватит, чтобы продержаться там, куда я еду, хотя бы день. Нет, не этого. Что у меня не хватит терпения. Или что хватит. Я сам не знаю, чего боюсь, я не боюсь боли, уж тем более не боюсь смерти, но тоски, чужих мест, чужих людей я боюсь до истерики, что придётся привыкать к тому, что мне всё время будет плохо, что будет куча времени, чтобы думать, вспоминать, делать свою жизнь ещё невыносимее. И что не хватит воли дождаться, когда всё кончится само… собой. Мысли об этом слишком запутанные, что я и сам не понимаю, какая из них подлог, чтобы скрыть то, чего мне действительно хочется.

Сиротливое желание броситься под поезд — и снова корю себя за малодушие.

Я вспоминаю детство, Боже, как я ненавидел поездки, частные школы, которых я сменил кучу, пока родители, смирившись, не отказались от этой затеи. Свой приезд в Лондон, навевавший отчаянную тоску, и как Стейси меня бодрила и умоляла одуматься каждый раз, когда я собирался всё бросить. Называла эгоистом, иногда трусом, который не хочет заглянуть за угол, а мне только не хватало моих привычек, моего постоянства, чего-то, что не менялось, а неизвестность меня не пугала, только её дерьмовая атмосфера. Она просила ждать, а я не мог ждать! Но в конце концов она была права и я, заглянув за каждый угол в Лондоне, придумал новые привычки, не хуже прежних.

Я даже сейчас не могу её ненавидеть, я не понимаю…

Как ни странно, это помогает. Мысль о том, что стоит подождать, и всё будет нормально. Что всё когда-нибудь, рано или поздно, становится нормально. Это просто жизнь, — говорю я себе, — ничего этого не существует, — говорю я себе, — ничего, кроме моей жизни. Я закрываю глаза, и, каким бы нереальным и абсурдным, не подкреплённым логикой наше существование ни казалось, мир не исчезает. Ничего не существует, — бормочу я, опуская фунт в автомат с кофе.

— Дивный сон, Майкрофт? — спрашивает голос за плечом, и не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кому он принадлежит.

— Что?

— Сон приснился, что мой братец уезжает далеко-далеко и больше не вернётся, чтобы действовать мне на нервы. Вот, решил проверить. Чем чёрт не шутит, говорят, сны сбываются.