Беглецы

– Мы плавали на пароходе в Сулленкруку и ночевали в нашем доме, – продолжил я. – И бабушка махала нам с балкона. Тебе надо было давно с ним туда съездить. Неужели ты не догадывался, что дедушка хочет туда вернуться? Ты о нем ни черта не думаешь! Даже не хочешь навещать его в больнице!

Слова вылетали из меня словно сами собой. Я не думал, что говорю и как. Это были дедушкины слова, это его обида вырвалась наружу. Не стану я врать! Пусть папа услышит правду! А потом – пусть говорит что хочет.

– Милый мой мальчик, – вздохнула мама.

Не знаю, к кому она обращалась.

Папа сглотнул. Вены на висках вздулись. На переносице появилась морщинка. Я слышал, как тяжело он дышит.

– Ты знаешь, что я не теплю лжи, – проговорил он. – И знаешь, что я не люблю, когда ругаются. Придется нам с тобой побеседовать после ужина. А пока продолжим есть спокойно.

– Вот и хорошо, ты ведь любишь мясные рулеты, – сказала мама.

А потом мы побеседовали. Папа сел напротив меня и велел смотреть ему в глаза.

Но я не стал этого делать, а уставился ему в переносицу.

Он не заметил разницы.

– Что ж, весьма прискорбная история, – начал он. – Вкусная была еда?

– Нет.

– Нет? Так бывает, если скажешь неправду, – заявил он. – Ты сказал, что ездил с дедушкой на остров.

– Да.

– И как же вы поднялись туда с пристани?

– По тропинке. Он отказался ехать в прицепе.

– Не испытывай мое терпение! Неужели ты думаешь, что можешь насочинять мне с три короба?

– Нет. Но это правда.

– И что бабушка махала вам с балкона тоже?

– Мы оба ее видели. Это ее дух нам махал.

У папы покраснели уши.

– Ну все. Хватит! – прошипел он. – Не знаю, почему тебе вздумалось убеждать меня, будто ты ездил на остров с дедушкой.

Я ничего не понимал.

Он верил всем моим россказням. Но не поверил, когда я рассказал, как все было на самом деле.

Потом папа принес сумку с моей футбольной одеждой и высыпал ее на пол.

– Все это было чистым, когда ты уезжал. Откуда же вся эта грязь, если ты не играл в футбол? И еще одно. Я не собирался этого говорить, но дедушка уже слишком слаб, с его сердцем он бы не смог подняться на гору. Он даже в туалет не может сходить без посторонней помощи.

– А вот и может!

– Нет. Я беседовал в прошлый раз с доктором в больнице. Он сказал, что дедушкино сердце совершенно изношено. Оно может остановиться в любую минуту. Так что сам понимаешь, насколько невероятна твоя история.

Слезы навернулись мне на глаза.

– Вижу, что ты раскаиваешься, – сказал папа. – Надеюсь, что впредь ты всегда будешь говорить правду. Договорились?

– Да, – пробормотал я.

Но скрестил пальцы.

– Вот и хорошо. Значит, договорились. А теперь расскажи, как все было в лагере?

– Одного мальчика стошнило прямо в спальный мешок.

13

Я очень волновался из-за дедушкиного сердца. Что оно такое старое, слишком большое и изношенное. Что оно может не выдержать. Что может остановиться в любую минуту.

Это ведь я предложил ему побег. Значит, по моей вине дедушке пришлось карабкаться по той проклятой тропинке. А ведь он даже с постели не вставал!

Как же я успею научить его говорить красиво? Чтобы бабушка не разочаровалась, когда они встретятся на небесах. А, наоборот, удивилась бы и обрадовалась: «Господи, Готфрид, как прекрасно ты говоришь!»

Всю неделю я не находил себе места. А в пятницу расплакался на последнем уроке.

Мы рисовали осенние листья. Они были похожи на большие сердца. И тут я заплакал.

– В чем дело? – всполошилась учительница.

– Не знаю, – пробормотал я.

– У тебя что-нибудь болит?

– Да.

– Что?

– Живот.

И я скорчил гримасу. А что я мог еще ответить? И ведь это было правдой. У меня на самом деле болел живот. У меня, как и у мамы, душа именно там.

– Тебя что-то тревожит? – спросила учительница.

Я кивнул.

– Как научиться говорить красиво?

Ребята в классе покатились со смеху. Решили, что я валяю дурака.

– Не стоит об этом волноваться, – сказала учительница. – Просто постарайся подбирать точные слова. Со временем научишься. У тебя вся жизнь впереди.

Но именно времени у меня и не было.

В животе закололо так, что я скривился от боли.

– Отправляйся-ка лучше домой и полежи немного, – посоветовала учительница. – Выпей теплого молока. Это помогает.

– Хорошо.

Я взял портфель и ушел.

Но пошел не домой, а в пекарню. Там было тепло и в полумраке так вкусно пахло, что мурашки бегали по коже. Ронни-Адам как раз достал из печи противень с булочками с корицей.

– Что угодно любимому братцу? – спросил он. – Хочешь булочку? Пожалуй, и мне пора выпить кофе.

Мы ели еще горячие булочки. Адам наливал себе кофе из термоса. А я пил молоко. Мы устроились на теплом кафельном полу, прислонившись к стене. Здорово было сидеть в натопленной пекарне рядом с моим новоявленным двоюродным братом.

– Зря я затеял этот побег, – проговорил я.

– Вовсе нет.

– А вот и зря. Дедушкино сердце могло не выдержать. А вдруг бы он из-за меня умер?

– Не мели ерунды, малыш Готфрид. Он же сам того хотел.

– Да. Но мне не следовало ему помогать.