Беглый

— Заказов много. Очень много. Никому не могу отказать. Несут и несут. А откажусь — вдруг перестанут. Мама твоя все забрала. Хочу вот купить квартиру побольше, нам со Василиной.

— С какой ещё Василиной?

— Боже, да вы ведь не знакомы!

Отец рванул в свой кабинет и скоро вернулся с фотографией в китайской пластиковой рамке. По рамке ползли драконы и прочая китайская нечисть. На фотографии была изображена довольно миловидная нимфетка лет семнадцати.

— Дык это, пап, сколько же ей лет то?

— Восемнадцать. Наполовину гречанка, наполовину татарка, представляешь? Василина Ангелопулос! Ангел небесный!

— И вы…это… А где она сейчас?

— В училище ещё.

Отец стрельнул на часы.

— Придёт через два часа.

— Так она и живёт тут?

Я со мнением оглядел квартирку. Присутствием хозяйки совсем не пахло. Напрочь.

— Моя муза! Ты не представляешь какое это чудо, молоденькая, наивная красивая девушка.

— Почему же не представляю — очень хорошо представляю. Завидую даже! Познакомишь? Отец показал мне кулак.

— Куплю кооператив. Куплю. А добьёт училище — в институт направлю. Знакомства, слава богу, кой-какие остались. А можно и без института. Одну уже выучил на свою голову.

Так что не гнушаюсь теперь никаким заказами. Только мечтаю — научиться бы разделятся на троё. Один — пишет только для себя, для души, для истории. Другой — исключительно за бабки строчит. А третий — преподаёт себе в университете и жизни радуется. С Василинушкой моей — каждая минута в радость.

Ты за хлебом пойдёшь или как?

* * *

Марш бросок за хлебом совсем не добавил мне настроения. Если бы Бондарчуку пришла в голову нелепая мысль снять фильм о римской империи после нашествия варваров или о древней Греции из которой живьём вытащили душу — место для натурных съёмок было готово.

Почти на каждом углу квартала находились какие-то ржавеющие гаражи, рядом с которыми стояли мусорные баки. Вокруг баков были неравномерно распределены различные продукты человеческой жизнедеятельности — арбузные корки, банки от пива, пустые беломорканальи пачки и прочие предметы свидетельствующие о том, что хотя цивилизация и сохранилась, но культура похоже, северо-восток покинула. Если бегло судить по степени и уровню разъёбанности — мусорные баки были ровесниками провалившегося греческого восстания.

Мятые стенки мусорных резервуаров всё ещё несли на себе реликты старинных эллинских ругательств. Экзотические альфы и омеги постепенно выцветали, в след за отступающими в родную Грецию коммунистами. Теперь на баках небрежным трафаретом было набрызгано эзотерическое заклинание на новом узбекском — «Махсустранс». Махсус-транс это особое состояние духа, мистический транс, впав в который вы начинаете высыпать мусор рядом с баком, швырять окурки мимо урн, и ссать не поднимая круга.

Кстати, папины одноразовые водочные кардиостимуляторы продавались прямо в булочной. Это было и удобно и страшно. Если я сейчас же не вмешаюсь в судьбу отца — эта коварная булочная введёт его в глубочайший из известных смертным махсус транс. Надо бы побыстрее наладить собственную жизнь и взяться за отца. Без отлагательств.

* * *

Пока я с ужасом пробивался сквозь лунный ландшафт Северо-Востока, на дом отца моего снизошла с Олимпа божественная благодать в виде Афины и Артемиды — Василина Ангелопулос. Молоденькая эллинская пэтэушница стояла у плиты с воплощённой грацией богини красоты и плодородия.

— Вот умничка, теперь немного посоли и добавь лавровый лист.

Папа стоял рядом, уже довольно весёлый. Он так сиял будто лавровый лист для супа происходил непосредственного из венца лаурели на его голове. От Василины исходило неземное сияние воспетое Анакреоном.

Я тут же отвёл глаза. Смотреть на молодую девушку в том мерзком, гиперсексуальном состоянии в котором я находился после освобождения, не было никаких сил. Стыдно признаться, но только что я даже пытался заигрывать с очень потрепанной и многоразовой квадратной продавщицей в булочной.

Заметив моё прибытие, отец радостно прокричал:

— Знакомьтесь! СЫН МОЙ! А я вот — учу Василиночку готовить!

Он произнёс это «сын мой» с такой гордостью, будто я по меньшей мере был нобелевским лауреатом.

Василина открыла пачку фабричных пельменей с надписью «Чучвара» и довольно жёстко плюхнула слипшийся ком в клокочущую гейзером кастрюлю.

— Теперь не забудь засечь время, солнце! Минут десять — и можно подавать, со сметанкой или уксусом. Отец посмотрел на гречанку лучезарным взором потрёпанного, но несгибаемого романтика, и двинул курить — на балкон.

Я встал с ним рядом.

— Это что же здесь так помоек много, пап?

— И не говори. Свинство безграничное. Поэтому и спешу квартиру купить где поприличней. Хотя они и там, наверное, скоро засрут всё. У тебя с документами-то как дела?

— Да отлично, отлично все пап! Осталось углубить и расширить.

— Не ври. Я же всегда вижу когда ты лжёшь. Да и мама только вот звонила — пока ты в хлебном был. Ищет тебя капитан какой-то. С крепостной фамилией.

— Казематов? Капитан Казематов?

— Вот вот. Ротмистр Сатрапов. Штабс-капитан Копейкин. Подпоручик Киже. Ты ничего натворить не успел?

— Нет-нет!