Бегство. Документальный роман

5 июня 1986. День рождения. Были на болоте. Все же природу дикую и тихую люблю. Ятрышник (орхидея) – сиренево-розовый, острый, вроде мордочки стерлядки; вообще болото чем-то сходно с тропическим морем. Странно??? Или я другой, но какое-то отчуждение с этими жлобами и даже не служившими. Может действительно – интеллигентский барьер? Что барьер? Не refuse[2] ведь? … Тяжело это, хотя не гнетуще. Это – дымовая завеса.

Утром 7 июня мы оставили позади первую нашу стоянку, а заодно и пределы Московской области. Еще и недели не прошло со времени отъезда из Москвы, а у меня было ощущение, будто я странствую уже целую вечность. Мы отъехали всего на каких-нибудь сто пятьдесят километров к югу от Москвы, переместившись из зоны хвойно-широколиственных лесов в зону широколиственных лесов, но казалось, что от привычной городской жизни нас отделяли сотни километров. Кроме заброшенных и разрушенных церквей, мало что в окружающем сельском пейзаже носило отпечатки советского времени. Мимо нас за окнами автобуса, забрызганными июньской грязью, проносились городки и деревеньки, казалось, неподвластные ходу истории.

Мы миновали Тулу и двинулись к следующей большой стоянке в знаменитых Тульских засеках. Мы разбили лагерь в юго-западной оконечности Тульской области, в Щёкинском районе. Следующая запись в дневнике относится именно к первому утру в Тульских засеках:

7 июня 1986. После Тулы река Упа – метров 8 шириной – обмелела. Мрачная Тула блеснула на горизонте заводскими трубами (военные заводы). Воспоминания о детстве – Ясная Поляна – тот же мрачный образ Тулы. Природа на глазах теплеет, и нет елок больше. Береза – Betula pendula. Городок Крапивна. Утром колокол в церкви пробует голос («Анафема» Куприна[3]). Березовая аллея. … Река Упа – пороги и ключи.

Полосы Тульских засек появились еще в 15—17 веках и были задуманы как оборонительная линия на южных границах Московии. Высокие деревья, в особенности европейские дубы, валили так, чтобы ствол не отделялся от пня. Получались обширные заградительные полосы, почти не преодолимые для конницы. Во времена Петра Первого строевой лес с Тульских засек считался особо ценной древесиной. К девятнадцатому веку засеки были превращены в заповедник. Здесь чередовались участки дубов, лип и ясеней. Не лес, а мечта натуралиста. Мы провели здесь три упоительных дня, и каждый день совершали пешие вылазки в лесные массивы, прекраснее которых я никогда не встречал. Мы копали разрезы, брали образцы почв, наблюдали изменения растительности. Лагерем мы встали в заброшенном яблоневом саду, и это был сущий рай по сравнению с предыдущей стоянкой на краю болота, среди свирепых комаров и промозглой сырости. В Тульских засеках было сухо и солнечно, и теплый южный ветер приносил аромат дубовых бочек, на которых настаивалась тишина:

9 июня 1986. Разрез сырых лесных. Земляника. Черемша[4]. Вообще-то изучать и наблюдать ничего неохота. Ужи, полёвки, серая цапля на болоте, жуки и кузнечики. … Яблоневый сад. Утро в яблоневом саду.

Групповых походам в лес я предпочитал беспорядочный поток наблюдений. Для меня узнавание жизни в глубинке перекликалась с теми открытиями, которые я делал, погружаясь в неведомую мне ранее захолустную жизнь. Мы стояли неподалеку от городка с прелестным названием Крапивна. Местное предание гласило: после того, что по этим местам пронеслось татаро-монгольское войско, сея смерть и разрушения, пепелища уничтоженных деревень поросли жгучей крапивой. Когда-то давно Крапивна была важным оборонительным пунктом, с крепостью с немалым гарнизоном, потом – уездным городом, славившимся ткацким делом и разбогатевшими на зерне купцами. Но уже в середине девятнадцатого века Крапивна превратилась в настоящую глухомань, о которой если и вспоминали, то лишь в связи с лесным училищем. Оказавшись в Крапивне я мгновенно окунулся в прошлый век. О советском времени напоминали лишь зияющие пустотой полки в продуктовых магазинах: