Бегство. Документальный роман

14 июня 1986. Степь. Волны ковыля, или же как седины, совершенно кондитерская серпуха, изумительный кровяно-малиновый чертополох, колючая слива с глазочками жидких белков, карликовый миндаль. Типчак – наследие печенегов и половцев[5]. Шалфей бархатистый, податливый лен, мелкие реснички розово-лилового короставника, степная гадюка в зарослях зопника высвистывает что-то в такт колыханию ковыля. Степь вся дышит. Она ошеломляет, сливается с небом, далью, воздухом, всем. Человек погружается в нее, отдается ей. И уже навеки становится ее рабом и сюзереном. Хочу в степь! Лен голубой.

Всю первую половину экспедиции, пока в конце июня мы не достигли Северо-Западного Кавказа, мы продвигались на юг слишком быстро, нигде подолгу не останавливаясь. Я бы с радостью задержался в окрестностях Курска, и не только из-за великолепия целинных степей, но и из-за чудесного климата. Днем стояла сухая жара, а по ночам степной ветер приносил прохладу и покой. Целый день был отведен на работу в черте заповедника; мы ходили по степи, наблюдали, записывали. На второй день, на утренней линейке, руководитель экспедиции Богатырев пропел-объявил: «Сегодня – в город». И добавил: «Удовлетворить, так сказать, некоторые потребности тела». И в самом деле, с самого отъезда из Москвы мы не были в бане. Пару раз мы купались в озерцах и речках, попадавшихся по дороге. В нашем лагере устанавливались переносные «дачные» рукомойники, у которых все публично умывались и чистили зубы. Мужчины могли хотя бы ополоснуться до пояса, а вот женщинам в походных условиях приходилось гораздо труднее. Они сговаривались и группками по двое-трое уходили в ближайший лес или куда-нибудь за близлежащий пригорок, захватив с собой ведра с водой и алюминиевые кружки. Не помню, чтобы кто-нибудь в экспедиции страдал от окружающих телесных запахов; большую часть времени все поголовно ходили пыльные и пропотевшие. И вот мы отправляемся на полдня в Курск, с заездом в городские бани. Какая невероятная удача!

Губернский город Курск я связывал прежде всего с крупнейшей танковой баталией Второй Мировой войны. Каждый советский школьник в те годы «проходил» Курскую битву на уроках истории и помнил, что здесь под Курском летом 1943 года советские войска преломили хребет нацистам. Кроме того, я смутно припоминал, что куряне гордились своей магнитной аномалией, огромными, даже по мировым масштабам, залежами железной руды. Когда мы приблизились к городу, глазам моим открылся волшебный вид. Курск лежал перед нами на плоскогорье, и его купола, колокольни и шпили утопали в яркой зелени. Много лет спустя я испытал нечто подобное, приближаясь к Лукке, когда мы с женой приехали туда поездом из Генуи и шли пешком от вокзала к старым городским стенам.

В Курске мы прежде всего ринулись в благословенную городскую баню; там мы яростно отмывались от трехнедельной пыли и грязи и, невзирая на жаркий день, изо всех сил стегали друг друга вениками в парилке. Очень может быть, что Курск так приглянулся мне оттого, что в тогдашнем состоянии, да еще и после двух часов в бане и пары кружек пива в раздевалке даже самый унылый городской пейзаж с ветхим облупившимся бараком, золотушной плакучей ивой и замусоренной улочкой показался бы мне живописными. А здесь был действительно красивый город. Помню, как после бани мы ходили по старому центру города в поисках ресторана. На улицах продавали ярко-желтый лимонный лед. Мы осмотрели великолепный городской собор. Интеллигентного вида прохожий с черным портфелем под мышкой замедлил возле нас шаг и сказал: «Да уж, наш собор – красавец. Стиль барокко. Строил не кто-нибудь, а сам Растрелли».[6] Правда, чтобы не портить впечатление от старого Курска, приходилось отводить глаза от местных монструозностей в стиле сталинского ампира, а также стараться не смотреть на горизонт, утыканный многоквартирными домами застройки 60-х—70-х годов.