Бегство. Документальный роман

Итак, мы были на Украине, но особого местного колорита пока не чувствовалось. Мы пока недалеко отъехали от российской границы, и единственное различие, которое я сразу уловил во время стоянки в Меловом, было повсеместное фрикативное «ɦ», заменившее обычное, смычное русское «г». Из всех наших зональных стоянок в районе Мелового мы больше всего сосредоточились на местной природе, и меньше всего – на местной культуре. В Америке такой опыт назвали бы «органическим». Собственно, в само Меловое, о котором знали только, что там расположена фабрика по производству подсолнечного масла, мы даже не въезжали. Мы ходили в Луганский заповедник и изучали типчаково-ковыльную степь. Мы взбирались на меловые горы и собирали белемниты («чертовы пальцы»). Кроме этих природоведческих экскурсий, от стоянки в Стрельцовской степи у меня осталось два ярких воспоминания. Первое – брачные забавы байбаков (степных сурков) на близлежащих меловых горах. Второе – разросшийся, запущенный вишневый сад, на который мы совершили налет. Мы набрали несколько ведер вишни и потом долго пировали, сидя у палаток и поглощая мелкие алые ягоды, так и прыскавшие кислым соком. Мы заедали вишни местным деревенским белым хлебом. Организм истосковался не только по витаминам. Любовные парочки уходили от лагеря на расстояние километра, скрывались за меловой горой, терялись в степной дали среди душистых высоких трав. Мы все объелись кисло-сладкой вишней. Рты пересохли от желания, на губах был вкус летней истомы. На закате лагерь опустел. Вот отрывок из дневника, где слышится отзвук неудавшегося любовного свидания:

20 июня 1986. Поездка на меловую горку в деревню Стрельцовка. Конь быстрее автобуса. … Закат-хамелеон на лунный свет реагирует мгновенно. Луна огромная и живая, вроде глаза. Закат то неразговорчив, то тараторит, то шелестит губами, то криклив. Байбаки слушают закат. Ворóны здесь – стервятники. … Бреющий полет, стрижет траву и землю. Вечер лечит мысли, точит мысли. Светлячки – неприятные личинки – красота и уродство. Где грань? Вообще – где грань?

Уже осенью 1986 года дневниковые записи, впечатления от прогулок в Стельцовской степи, от тонконогих ковылей и тоскующих байбаков перемешались с нотками неразделенной любви, отозвавшись в стихотворении «Степная страсть», где были такие строки:

<…> Он звал подругу в тесную нору,
он умолял, он плакал, он смеялся
свистящим смехом, а закат менялся
в лице безбрежном, скулами нару-
журчала ночь, я раздвигал ковыль,
как занавесь, дрожащими шагами,
Она лежала, степь обняв ногами,
на холмике придавленной травы.

В великом городе Ростове-на-Дону я так и не побывал. Не доехав до него километров сто пятьдесят, мы повернули на север и заночевали неподалеку от Морозовска. Беглая запись в дневнике зафиксировала лишь некоторые впечатления от долгой дороги из Мелового до Пролетарска и от стоянки в южной засушливой степи:

22 июня 1986. Выезд на Пролетарск. Северный Донец – город Каменец-Шахтинский – дорога на Волгоград – город Белая Калитва. Поля кукурузы и пшеницы. Растет цераподус – гибрид вишни (Ceras) и черемухи (Podus) – вывел Мичурин. В косточках бомбы синильной кислоты. Пейзаж скучен и однообразен – поля и поля, изредка лесополосы и <фруктовые> сады, сушь, богатые земли, видно сразу. Город Морозовск, митинг 22 июня. Лозунг «Для любимой Родины/ Вершат свои дела/ Села для города/ А город для села». Ночевка на кукурузном поле под Морозовском. В Морозовске заколдованный круг, митинг на площади, ночевка рядом со смородинными кустами.