Бегство. Документальный роман

В январе 1987 года состоялся пленум ЦК, который до того два раза откладывали. На этом пленуме «перестройку» и «гласность» официально объявили новой государственной линией. Горбачев уже открытым текстом заговорил о курсе реформ. Он держался как глава государства. Или, по крайней мере, как человек, которому кажется, что он управляет советским железнодорожным составом, неуклонно набирающим скорость и рвущимся под обрыв. Вскоре после январского пленума поползли слухи о грядущей «амнистии» для отказников. Прорицатели и ясновидцы из числа старых отказников утверждали, что Горбачеву просто необходимо показать Западу, что у него серьезные намерения. 5 февраля 1987 года Горбачев принял в Кремле делегацию высокопоставленных американских государственных деятелей. Среди них были два бывших госсекретаря – Генри Киссинджер и Сайрус Р. Вэнс, а также бывший министр обороны Гарольд Браун. Некоторые аспекты визита осветила советская пресса, а об остальном мы узнавали, слушая (когда это позволяли «глушилки») передачи «Голоса Америки», «Би-би-си», «Коль Исраэль» и других «голосов». В частности, выяснилось, что участники делегации потребовали встречи с академиком Сахаровым и добились своего. В следующие несколько дней средства массовой информации, как советские, так и зарубежные, стали передавать и публиковать благосклонные отзывы американской делегации. Отзывы казались нам непомерно оптимистичными, будто с возрастом американские политики времен Холодной войны смягчились и расщедрились на похвалы, выдавая горбачевской перестройке пока ничем не гарантируемые риторические векселя. Для нас с родителями, и для многих других отказников, визит американской делегации и высокие баллы, выставленные Горбачеву, шли вразрез с реальностью, которая нас окружала. Или это наша жизнь шла вразрез с советской реальностью?

В 2002 году, выступая на академическом симпозиуме в городе Рочестер в западной части штата Нью-Йорк, я говорил об особом историческом выборе, который возник перед отказниками зимой – ранней весной 1987 года. Во время публичной дискуссии мне бросил вызов специалист по истории русского еврейства, американский еврей, по возрасту чуть старше меня. Этот историк, внешностью и манерой напоминавший худосочного Троцкого, утверждал, что к 1987 году официальные репрессии в отношении еврейских отказников и активистов прекратились как раз на фоне ускорения горбачевской перестройки.

– Я, знаете, в это время приезжал в Москву, – сказал историк. – И никаких признаков преследований отказников я не видел.

– Я тоже был в это время в Москве, – ответил я. – Мы с родителями в это время еще жили в Москве, и я наблюдал преследования отказников не с позиции проезжего американского ученого, а изнутри. Как отказник и сын отказников.

Я старался говорить с научной бесстрастностью, хотя чувствовал, что под ложечкой у меня все вскипает. Доказательства? Свидетельства? Вы желаете доказательств и свидетельств? Извольте. А перед глазами у меня была уже не аудитория американского университета, а наша московская квартира. Я видел маму в то пятничное утро, в середине февраля 1987 года. Я уезжал на занятия, мама проводила меня до дверей, проводила и попрощалась, немного более торжественно и церемонно, чем обыкновенно…

…В те дни в центре Москвы была запланирована демонстрация отказников. Демонстрируя в поддержку узника Сиона Иосифа Бегуна, еврейские отказники хотели показать всему миру, что, несмотря на перестройку, они по-прежнему подвергаются преследованиям. Бегун был воистину легендарным активистом еврейского движения, преподавателем иврита, живой эмблемой всех отказников. В то время он отбывал уже третий тюремный срок. Третий судебный процесс над Бегуном прошел в 1982 году, когда Андропов и его зловещее ведомство особенно свирепствовали, пытаясь поставить отказников и диссидентов на колени. В феврале 1987 года Бегуну было пятьдесят четыре года, он был лишь на несколько лет старше моего отца. Он содержался в печально известной Чистопольской тюрьме в Татарстане, где всего за два месяца до описываемых событий умер после мучительной голодовки диссидент Анатолий Марченко. Бегун был героем, кумиром отказников, и дома мы часто говорили о его арестах, судебных процессах и тюремном заключении. Помню обрывки родительских разговоров, в которых то и дело упоминалась демонстрация отказников в поддержку Бегуна. Поначалу предполагалось, что на акцию протеста выйдут одни женщины – жены, матери, сестры и дочери, – и встанут рядом с женой и сыном Бегуна на одной из центральных улиц Москвы.