Бегство. Документальный роман

Что свело моих родителей в 1962 году? Судьба? Наследие еврейских предков? Они познакомились на семейной свадьбе в Ленинграде, где наша родня со стороны отца жила еще с конца 1920-х годов. Так случилось, что Яня Шраер, старший брат моего деда Петра (Пейсаха) Шраера, был женат на Циле Бекман, двоюродной сестре деда Аркадия и тоже уроженке Каменец-Подольска. А на семейной свадьбе, куда была приглашена вся «мешпуха», браком сочетались Ева Бекман, приходившаяся кузиной одновременно моему отцу и моей маме, и Гилель Бутман, который вместе с группой соратников по подпольному еврейскому движению в 1971 году пройдет по так называемому «ленинградскому самолетному делу» и будет приговорен к 10 годам лагерей. Эта свадьба добавила еще один узелок к той веревочке, которая связывала моих дедов и соединяла кланы Поляков и Шраеров.

Выходцы из Каменец-Подольска ласково называли его просто «Каменец». Рассказы об этом почти мифологическом городе, в котором я так и не успел побывать, пронизывали мое московское детство. А вот для обоих моих дедов, которые там выросли и даже вместе играли в футбол, этот город был совершенно настоящим, родным. Каменец-Подольск (позднее Каменец-Подольский; ныне Кам'янець-Подільський) раскинулся по берегам реки Смотрич, неподалеку от границы с Австро-Венгерской империей, и в свое время был столицей Подольской губернии, важным ремесленным и торговым центром. Накануне Первой Мировой войны в городе проживало 23 000 евреев, что составляло примерно половину его населения. Предки моего деда Шраера жили в окрестностях Каменец-Подольска с конца 1840-х годов, когда его дед, николаевский солдат, получил позволение поселиться в селе Думаново. На протяжении нескольких поколений семейным делом Шраеров были мельницы. Последним в нашей династии мельников был дед моего отца, мой прадед Борух-Ицик Шраер, родившийся в 1875 году неподалеку от Каменец-Подольска, и умерший в Ленинграде в 1946 году. Он вырастил и поставил на ноги пятерых детей. Его первая жена умерла родами, произведши на свет девочку; малышка прожила всего год. Старшим детям, Яне (Якову) и Берте, к этому времени было два года и три года. В 1906 году прадед Борух-Ицик, успешный предприниматель, женился на Фане (Фрейде) Кизер. Она происходила из бедной еврейской семьи и тянулась к социализму. Двоих детей своего мужа она вырастила как своих родных. У прабабки Фани Шраер и прадеда Боруха-Ицика было трое сыновей: Муня (Моисей), Пуся (Пейсах, который позднее звался Петром) и Абраша (Абрам). Пуся, мой дед, родился в 1910 году. Уже в 1910-е годы семья перебралась из сельской местности, где стояли мельницы и где было сосредоточено семейное дело, в Каменец-Подольск, по тем временам значительный городской центр. Мой дед Шраер вырос в крепкой, состоятельной семье, где иудейским религиозным обрядам следовали от души, но без излишних строгостей. Младшее поколение получило традиционное религиозное воспитание, но вместе с тем и солидное европейское образование. Дома говорили на идише, и дети, конечно же, владели разговорным украинским и польским, а позже, в классической гимназии, овладели литературным русским языком. Насколько я могу судить, прадед Борух-Ицик не чурался современности и прогресса, но продолжал чтить еврейские традиции. В 1917 году, накануне двух революций, повергнувших Российскую Империю, мой прадед приобрел у обедневшего польского графа белый отштукатуренный особняк на Соборной улице, и где семья и поселилась в более почтенном окружении, среди пока еще не «битых сливок» местного общества. (В голову приходит известный каламбур Тэффи.) В течение 1917—1921 гг. в Каменец-Подольске часто менялись власти и оккупационные режимы: Временное правительство, большевики, украинская Директория, Добровольческая армия Деникина, войска Симона Петлюры. Потом город заняли польские войска, а потом снова пришли большевики – на этот раз надолго. Во времена НЭПа прадеду все еще удавалось обеспечивать для своей семьи в Каменце жизненный стиль высшего среднего сословия. Но даже при всей своей проницательности и опытности, прадед Борух-Ицик не мог предвидеть разрушительную силу и стремительность советского эксперимента. Кроме исторических факторов, в расколе семьи и бегстве с Украины сыграет роль еще одно важное обстоятельство. В 1924 году дядя моего отца, Муня Шраер (в будущем «Шарир), активист лево-сионистского движения, живо интересовавшийся аграрным делом, отплыл из Одессы в Яффу. Распавшаяся семья уже больше никогда не соединится. Со временем живой сын и брат в Израиле станет в глазах советской системы клеймом, потенциальным приговором против оставшейся в СССР семьи.