Бегство. Документальный роман

Повесток из прокуратуры больше не присылали и не приносили. Отца оставили в покое, по крайней мере, на время. Он еще толком не оправился после болезни и перенесенного стресса, но вышел на работу в поликлинику. «Больные ждут, сейчас у диабетиков самые тяжелые месяцы», – сказал он нам с мамой. В свободные часы отец подолгу просиживал за своей «Олимпией», сочиняя новую книгу. В феврале возобновились наши салоны отказников, хотя родители не загадывали, долго ли продлится это затишье. Тем временем, какие-то перемены продолжали происходить. Напомню, что 12 января 1986 года узника Сиона Натана Щаранского обменяли на двух советских шпионов и выпустили на Запад. Щаранский был арестован еще в 1977 году, в 1978 осужден на 13 лет и последние годы содержался в лагере в Пермской области. Больше десяти лет он провел в разлуке со своей женой Авиталью; она ждала его в Израиле, а он томился в советском плену. В отказнических кругах только и говорили, что об освобождении Щаранского. Рассказывали, что Щаранский прошел по Глинискому мосту «шпионов» из Восточного Берлина в Западный не по прямой, а зигзагом, чтобы даже напоследок выказать неповиновение. Сулило ли освобождение Щаранского какие-то надежды на будущее или же было просто очередным ходом-сделкой в шпионских играх между Западом и Востоком? Нам оставалось лишь строить предположения, точно так же, как мы гадали о том, что означала консолидация власти в руках Горбачева. Одно можно было сказать наверняка: когда декабрьский кошмар остался позади, к нам в дом потянулась вереница иностранцев. Кого только среди них не было поздней зимой и весной 1986 года – и сенатор из штата Калифорния, и протестантский священник, и студент-медик итальянско-американского происхождения. И две парижанки, о которых отец в шутку говорил: «Одна старушка, а другая просто врач»…. Они привозили подарки, как правило, одежду и книги, а с собой увозили наши фотографии. Один из таких снимков, судя по всему сделанный в феврале 1986 года, потом добрался до нас и сохранился в бумагах родителей; мы так и не вспомнили, кто именно нас фотографировал. На фотографии отец, мама и я сидим у нас дома в гостиной, служившей одновременно отцовским рабочим кабинетом. Слева у нас за спиной сервант с гжельским чайным сервизом, теми самыми чашками, из которых так вкусно пить чай с лимоном и колотым сахаром. Справа – отцовский секретер, а на нем фотографии Александра Блока и моего дедушки Петра (Пейсаха) в военной форме с капитанской шпалой в петлицах, а также пресс-папье в виде каменной совы. На журнальном столике стоит блюдо с оладушками, испеченными из «маца мел» (пасхальной муки из мацы); мама испекла их для гостей, соблюдавших кашрут. На этом снимке у меня серьезное, немного встревоженное выражение лица, а у родителей на лицах печать усталости и постоянного напряжения. Сколько еще им суждено мучаться в преисподней отказа?

Интерлюдия. Факты и аргументы