Бегство. Документальный роман

Почему Розанов публично умыл руки и отстранился от меня? Неужели он с самого начала все знал или его только теперь «предупредили», что я из семьи отказников? Или же он проведал о недавних гонениях на моего отца? Все это входило в круг возможных объяснений. Или же Розанов почувствовал, что душа у меня не лежит к почвоведению? Если так, зачем было делать вид, вселять в меня напрасные надежды? Почему он держался так, словно нам предстояло научное сотрудничество, все было уже решено и оставалась пустая формальность? Зачем вообще влиятельному и авторитетному русскому профессору разыгрывать ложный энтузиазм по поводу идей второкурсника-еврея? Бред какой-то, думал я.

Вечером я вернулся домой и подробно пересказал родителям все, что произошло в тот день на кафедре. И тут-то мне открылось более правдоподобное объяснение. Мама и папа выслушали мой рассказ и оба опустили глаза.

– Нам, наверное, надо было сразу тебе сказать, – произнес отец.

– Не хотели сбивать твой настрой…, – добавила мама. – Ты был так увлечен подготовкой проекта… Нам показалось, что что ты наконец-то загорелся…

Что же выяснилось? 8 апреля 1986 года, всего за неделю до общего собрания кафедры, московский еженедельник «Аргументы и факты» опубликовал мерзкую статью, в которой отца и нескольких других отказников обвиняли в подпольной антисоветской деятельности. Эта статья, точнее, ее фотокопия, лежит передо мной на столе сегодня, 18 апреля 2016 года, в день ежегодного Бостонского марафона. За окном нашей квартиры на Бикон-стрит – гомон нарядной толпы, поток бегунов-марафонцев, блики апрельского солнца. Я вычитываю русский перевод книги, сверяю цитаты и, вдруг, позабыв обо всем, вновь углубляюсь в статью, переносясь из весеннего Бостона в Москву, в те апрельские дни 1986 года. Статья под заголовком «Раскаяние обманутого» была подписана «Р. Лесных» и напечатана в рубрике «Разоблачение». В предисловии к статье говорилось, что изначально она была напечатана еще «в конце прошлого года» (т.е. в конце 1985) в газете «Украинская правда», центральном печатном органе Компартии Украины. В предисловии цитировалось покаянное письмо некоего Евгения Койфмана из Днепропетровска и факсимильным образом воспроизводилось начало его письма: «Я, Койфман Евгений Леонидович, на протяжении ряда лет подвергался обработке со стороны националистически настроенных лиц, таких как Шраер, Хасина, Магидсон, которые убеждали меня в необходимости выезда в Израиль, изучения иврита, истории и культуры евреев, тем самым формируя во мне убеждение в их исключительности». Койфман, согласно статье подавший ранее на выезд и получивший отказ, теперь якобы прозрел, встал на путь исправления и больше не стремился покинуть СССР. Он (или настоящий автор его письма) с возмущением описывал, как он не сразу понял и осознал, что «стремление приобщить его к изучению иврита и иудаизма на деле сведется к попыткам исподволь, осторожно внедрить в его сознание сионистскую идеологию. От проповеди „исключительности“ евреев к откровенной дискредитации национальной политики Советского Союза, к прямой клевете и антисоветизму – такова направленность этой деятельности». Заметим еще раз, что начиная с конца 1960-в годов в советском идеологическом контексте слово «сионизм» могло означать и обыкновенно означало не просто убежденность в необходимости еврейской государственности, а по сути почти любое выражение еврейского самосознания. Но в статье не просто говорилось о «сионистской идеологии», но содержались прямые и серьезные обвинения в антисоветской деятельности. Койфман к тому же рассказывал о встречах с еврейскими активистами. Согласно статье, в мае 1982 года «Койфман поехал с Москву и очутился у некоего Шраера. – Изучить иврит? Поможем, конечно, поможем, – покровительственно пообещал хозяин. – И не только в этом. Будьте лишь тверды в своем желании выехать из СССР». Все это, ко всему прочему, было полнейшим вымыслом. Мой отец когда-то в детстве понимал идиш и немного говорил на нём, но иврита не знал и не имел отношения к подпольной сети изучения и преподавания иудаизма и иврита. Это просто-напросто не входило в его задачи, а главный смысл своей деятельности в отказе он видел в литературной работе и организации литературно-артистического салона для гонимых советской системой. Более того, в 1981—1982 году, после того, как отца схватили прямо перед посольством Великобритании и отвезли на допрос в КГБ, родители перестали открыто участвовать в отказническом движении протеста и на некоторое время залегли на дно.