Бегство от свободы

Необходимо проводить различие между истинными и ложными идеалами; это различие столь же фундаментально, как различие между правдой и ложью. Все истинные идеалы имеют одну общую особенность: они выражают желание достичь чего-то еще не достигнутого, но желательного в целях роста и счастья индивида. Мы можем не всегда знать, что́ для этого служит, мы можем расходиться во мнениях о функции того или иного идеала в терминах человеческого развития, но это не служит основанием для релятивизма, утверждающего, будто мы не можем знать, что способствует, а что препятствует жизни. Мы не всегда уверены в том, какая пища полезна, а какая – нет, но из этого не следует, что у нас нет никаких способов определить яд. Точно так же мы можем узнать, если захотим, что́ ядовито для психической жизни. Мы знаем, что нищета, угнетение, изоляция направлены против жизни; что все служащее свободе и укрепляющее мужество и силу быть самим собой идет жизни на пользу. То, что хорошо и что плохо для человека – не метафизический, а эмпирический вопрос, ответ на который может быть получен на основе анализа человеческой природы и влияния на человека определенных условий.

Но что насчет «идеалов» вроде фашистских, которые определенно направлены против жизни? Как нам понять тот факт, что люди следуют этим ложным идеалам столь же ревностно, как и те, кто следует идеалам истинным? Ответ на этот вопрос дают некоторые психологические соображения. Феномен мазохизма показывает нам, что людей может привлекать возможность испытывать страдание или подчинение. Нет сомнений в том, что страдание, подчинение или самоубийство представляют собой противоположность позитивным целям жизни. Тем не менее эти цели могут субъективно переживаться как удовлетворительные и привлекательные. Такая привлекательность того, что вредно для жизни, есть феномен, который больше любых других заслуживает названия патологического извращения. Многие психологи полагают, что испытывать удовольствие и избегать боли – единственный законный принцип, направляющий человеческие действия; однако динамическая психология может показать, что субъективно испытываемое удовольствие – недостаточный критерий ценности определенного поведения в терминах человеческого счастья. Имеется в виду анализ мазохистских феноменов. Такой анализ показывает, что ощущение удовольствия может быть результатом патологического извращения и имеет так же мало отношения к объективному значению этого ощущения, как сладкий вкус яда к функционированию организма. Таким образом, мы приходим к определению истинного идеала как любой цели, которая способствует росту личности, свободе и счастью, а ложного – как принудительно ведущего к иррациональной цели, субъективно привлекательной (как влечение к подчинению), но в действительности вредоносному для жизни. Если мы принимаем это определение, то, следовательно, истинный идеал – это не какая-то скрытая сила, превосходящая индивида, а ясное выражение полного утверждения своего «я». Любой идеал, противоречащий такому утверждению, самим этим фактом доказывает то, что это – патологическая цель.

Обсуждаемый здесь вопрос ведет к очень важному выводу: проблемы этики могут быть прояснены динамической психологией. Психологи могут быть полезны в этом отношении, если видят важность моральных проблем для понимания личности. Любая психология, включая психологию Фрейда, рассматривающая такие проблемы в терминах принципа удовольствия, не учитывает одну важную сторону теории личности и тем самым оставляет место догматическим, неэмпирическим моральным доктринам. Анализ любви к себе, садомазохистской жертвы и идеалов, предлагаемых этой книгой, иллюстрирует эту область психологии и этики и требует дальнейшего развития.

Отсюда мы переходим к другому вопросу – вопросу самопожертвования. Исключает ли наше определение свободы и неподчинения какой-либо высшей силе самопожертвование, включая возможность отдать собственную жизнь?