Бегство со Светлого берега

«Я не должна слушать ее», — подумала Дарья Львовна, но вместо того, чтобы дать должный отпор, поощрила дальнейшие разоблачения.

— Вы хотите сказать, что в самом деле видели, как Вера делала что-то дурное?

— Я видела достаточно. Однажды я пришла к ней без предупреждения и сразу поняла, что она ждет мужчину. Для одной себя она не стала бы готовить такой роскошный обед. И я видела, как она убрала бокалы. А пока я сидела у нее, к калитке подходил мужчина — два раза. Она не впустила его, сказала, что это кто-то ищет хозяйку. Думаю, я испортила им свиданьице.

— И вы этим гордитесь? — спросила Дарья, ужаснувшись злорадству в голосе Веры Ивановны. — Вы пожалели миг счастья для вашей подруги?

— Счастья! Никому в голову не приходит, что у меня тоже есть право на счастье! Вера не выглядела бы молоденькой девушкой, проведи она десять лет в лагерях! Посмотрите на себя — вы, как я понимаю, постарше меня, но никто этого не скажет. У вас не выпали от цинги все зубы, и рот у вас не впалый! Вы не облысели, как колено, когда вам еще не исполнилось сорока! — Едва ли не в ярости Вера Ивановна поднесла руку к голове и сдвинула грубо сделанный парик, обнажив воскового цвета череп.

— Я знаю, — сказала Дарья Львовна, — и, поверьте, мы испытывали к вам искреннее сочувствие, понимая, что вы перенесли. Но не вы одна. Моя младшая сестра такая же, как вы, — она не была в лагерях, но она перенесла ленинградскую блокаду. А что касается Веры Ивановны, то да, вы правы — ваша подруга ждала мужчину, к которому испытывала симпатию. Она приготовила для него прощальный обед, но она не могла оскорбить ваши чувства. Другая женщина попросила бы вас просто зайти на следующий день. Не плачьте. На нас начинают обращать внимание. Пойдемте посидим в парке.

Они уселись на свободную скамейку в тени цветущих деревьев. Рядом была цилиндрическая урна, увенчанная ободком, похожим на блюдце, но, сидя на скамейке, трудно было попасть в высоко расположенное отверстие, и поэтому все обгоревшие спички, окурки, обертки от конфет валялись на гравии у их ног. Кинотеатр напротив был закрыт и тих, его портик с колоннами и побеленные стены на фоне полукруга кипарисов представали перед непросвещенным взором как нечто восхитительно античное. Позади на неровной песчаной площадке стояли неподвижные качели: дети были в школе.

— Вы, конечно, презираете меня, — тихо сказала Вера Ивановна. — Я не желаю ей зла. Я всегда любила Малышку и всегда буду любить. Окажись она в беде, я бы ничего для нее не пожалела.

«Но снести ее счастье тебе было не под силу», — подумала Дарья Львовна. Вслух она сказала:

— Я не презираю вас. Вероятно, на вашем месте я бы чувствовала то же, что и вы. — Она протянула руку и дотронулась до руки Веры Ивановны, лежавшей на коленях, руки, которая, как она с удивлением заметила, имела удивительно красивую форму — единственная элегантная нота в нескладной фигуре, расположившейся рядом с ней на скамейке.

Вера Ивановна с благодарностью приняла это пожатие и небрежным движением отшвырнула окурок.

— Как вы думаете, Вера счастлива? — спросила она.

— А кто счастлив? — резко ответила Дарья.

На кухонном столе ее ожидало письмо из дома. Она получала по письму в день; муж писал ей конвейерным методом, начиная очередное письмо сразу же по отправлении предыдущего.

«Дорогая жена», — писал он, не подозревая, насколько раздражают Дарью его шутливо-нежные слова.

«Дорогая жена,