Бегство со Светлого берега

Спустя несколько месяцев в дупле обитали уже пять котят, один из которых был весь белый, но с полосатой мордочкой, а остальные полосатые целиком.

Проблема была в том, как устроить котят. Самое подходящее место для деревенской кошки — сельский магазин, где хороший мышелов всегда придется ко двору. Там с прилавка могут упасть случайные обрезки и под навесом найдется приют в холодное зимнее время. Васька уже снабдил два магазина способными мышеловами, так что точка насыщения была, пожалуй, достигнута; но в своих странствиях он наткнулся на странное маленькое сообщество, где всегда мог рассчитывать на теплый прием. Если Жемчужинка преодолеет страх перед людьми, он с удовольствием покажет ей это место — для маленького котенка в этом тихом месте, возможно, открываются перспективы. «Там живут одни дамы, — говорил он Жемчужинке, — и, поверь мне, я могу отличить даму с первого взгляда. Правда, в глубине там есть здание, у которого ходят мужчины с ружьями — джентльменами их не назовешь, и к кошкам они недружелюбны. Но зато там есть кухня, а возле кухни обычно удается что-нибудь подцепить. Дамы едят за длинным столом в столовой. Никогда я не видел, чтобы люди так ели: так едят скорее собаки, чем дамы. Когда я жил в ленинградском доме, а потом у Морозовых, там имело смысл запрыгнуть после обеда на стол, где могла остаться косточка, а на ней немного мясца, или крошки сыра, или шкурки сосисок на тарелке — но эти дамы не оставляют за собой и картофельной кожуры, а тарелки у них такие чистые, словно кошка вылизала их шершавым язычком. Они всегда рады мне, и некоторые пытаются взять меня на колени, но я, конечно, им этого не позволяю. Мне кажется, что иногда они и рады бы угостить меня лакомым кусочком, но боятся».

— Чего же они боятся?

— Друг друга. Они боятся, что другие увидят, как они отдают еду. Там есть женщина, ее зовут Варвара Семеновна, она все время следит, не сделает ли кто-то из дам что-нибудь неправильное, и тогда она говорит тем мужчинам с ружьями. Один раз одна бедная худенькая дама украдкой опустила руку с малюсеньким кусочком хрящика для меня, а эта страшная Варвара Семеновна запела через стол своим фальшивым голоском, словно в шутку: «Если у вас, Елена Николаевна, слишком много еды, поделитесь с подругами». Все побледнели, думая, что теперь Елену Николаевну снимут с довольствия. А притом, знаешь ли, эта Варвара Семеновна сама любит кошек. Иногда она бросает мне какие-нибудь остатки, но только когда она уверена, что никто не видит. Она у них старшая и не упускает возможности сделать какую-нибудь подлость. К счастью, Елену Николаевну скоро должны выпустить, и как раз вовремя, скажу я тебе, чтобы ей остаться в живых: ноги у нее как прутики, а когда однажды я выпрямился на скамейке и хотел потереться головой об ее подбородок, так он был острый, как нож.

Спустя какое-то время котята перестали быть проблемой. Немногие пережили долгую холодную зиму, а потом род прервался навсегда, ибо преданная подруга Васьки умерла после необыкновенно долгого периода морозов и недоедания, оставив его одного с хилым котенком, Жемчужинкой Третьей. Она была вся белая, кроме ушек, а те были темно-коричневыми у кончиков и бежевыми у основания, как у самого Васьки.

Каждый день Васька, которого не покидала мысль о том, чтобы найти прибежище своей маленькой слабенькой дочке, водил ее на железнодорожную станцию, где, забившись под платформу, они встречали прибывающий экспресс Сибирь-Москва. За целую неделю он не взял ни одного пассажира из Грустного. Но наконец пришел день, когда на станции в платках и с мешками появились две женщины, в которых Васька мгновенно признал Елену Николаевну и отвратительную, хотя и котолюбивую Варвару Семеновну. Преследуемые кошками, которых они не замечали, женщины поднялись по железным ступенькам в один из самых дешевых вагонов, где купе с необитыми спальными местами не отделены от коридора. Васька увидел в этом свой шанс. Схватив съежившуюся Жемчужинку за загривок, он швырнул этот прискорбно легкий груз к ногам Елены Николаевны и метнулся прочь. Когда поезд тронулся, он был уже далеко.

Вторжение белой кошки в несметные полосатые ряды московского кошачьего населения одновременно и выполнило жизненную задачу Мурочки, и положило этой задаче конец. Органически не способная к общению с сородичами, она не могла принести приплод; но она принимала блюдце теплого молока, свою долю семейного обеда и уютное местечко для сна как дань, заслуженную самим своим существованием как кошки.

Жизнь Елены Николаевны после освобождения была сложнее. Она вернулась в провинциальный медицинский институт, который в свое время закончила, и — но с какими тяжкими усилиями и жертвами! — сумела устроиться в аспирантуру, после чего, ценой новых усилий и с посторонней помощью, перевелась в Москву, где ей предложили место в Московском институте стоматологии.