Бегущий Орёл, дева-воин

Вдали, на голых горных вершинах, стадо за стадом бродили толстороги, и однажды Утреннее Перо и мой отец, Онистаина3, и Отаки, и я поднялись туда, чтобы добыть нескольких из них. Нам было нужно несколько их шкур для одежды – кожа толсторога подходит для этой цели лучше всего, так как она очень тонкая и ровная, а при дублении становится мягкой, как кусок ткани.

Мы скомандовали нашим собакам следовать за нами и поднялись на гору так далеко, как только могли подняться наши лошади, затем привязали их к деревьям и продолжили путь пешком. Скоро мы вышли из леса и застали врасплох стадо из примерно двадцати толсторогов в узкой скалистой лощине, пустили за ними собак, и они добежали почти до вершины горы и забрались на выступ, где собаки не могли до них добраться. Мы последовали за ними, подобрались к ним поближе, а затем по очереди мой отец и Утреннее Перо начали стрелять, и при каждом выстреле одно из животных спотыкалось, падало и скатывалось с уступа по скале вниз, к ее подножию, где сидели мы с Отаки, чтобы не позволить собакам кусать и рвать их нежную шкуру. Мы думали, что это будет очень забавно – смотреть, как толсторог падает и скатывается к нам каждый раз, когда раздавался выстрел. Но стадо становилось все более и более беспокойным, и когда седьмой из них сорвался с уступа, оставшиеся в живых спрыгнули с него, не обращая внимания на лай нетерпеливых собак, и помчались вниз по склону, а затем снова поднялись на следующую гору; собаки следовали за ними по пятам.

– Ладно, оставьте их, на сегодня нам хватит, – сказал отец, и мы все принялись за туши; собаки вскоре вернулись к нам. Мы выпотрошили животных, перетащили их одну за другой по крутому склону к лошадям, а затем освежевали и разделали, сделали большие свёртки, завернув их в шкуры, навьючили лошадей и начали спускаться с горы пешком. На открытых местах мы могли видеть коричневые равнины и далеко на западе дым, поднимающийся от костров нашего лагеря.

Добравшись до подножия горы, мы переложили вьюки, взобрались на них и медленно поехали домой, потому что наш вес, добавленный к весу мяса, был очень тяжёл для лошадей. Мы были очень рады нашему успеху с толсторогами, и для зимы день был теплым. Мой отец и Утреннее Перо запели военную песню Разделённых Волос, и мы с Отаки присоединились к ним. Она не имела на это права – женщинам не разрешалось петь эту песню, но наши отцы смотрели на неё, смеялись и поощряли ее продолжать.

И так мы ехали вперёд, распевая песни, беззаботные и счастливые, не помышляя об опасности, и вдруг прямо перед нами, из зарослей густого кустарника, загрохотали ружья, вокруг нас засвистели пули, и из кустов с криками выбежал большой военный отряд.

ГЛАВА II Отаки доказывает свою храбрость

Они были так близко от нас, когда выскочили из кустов, что я отчетливо видел их сверкающие глаза. Мой отец и Утреннее Перо выстрелили в них, когда мы поворачивали лошадей, и один из них вскинул руки – его ружье отлетело в сторону и упало. Нелегко было заставить наших тяжело нагруженных лошадей пуститься вскачь. Мы подгоняли их, колотили пятками по бокам, и когда они все-таки перешли на бег, это было так трудно и так медленно, что военный отряд двигался почти так же быстро, как и мы. Они перезаряжали ружья на бегу, насыпая порох в ствол, кидали на него пулю, затем насыпали порох на полку, прикладывали ружьё к плечу и стреляли. Вскоре мы поняли, что наши лошади могут обогнать их, хотя и медленно; если бы только в нас не попали какие-нибудь пули, проносившиеся мимо и поднимавшие вокруг нас фонтанчики земли, мы смогли бы вовремя убраться за пределы досягаемости их ружей.

Мы с отцом ехали на более крупных и сильных лошадях, чем у Утреннего Пера и Отаки, и поэтому уверенно держались впереди. Отаки отставала от меня шагов на сто, а то и больше, а её отец, возможно, был на половину этого расстоянии позади неё. Мой отец и Утреннее Перо продолжали отстреливаться от врага так быстро, как только могли. Как бы я хотел, чтобы у меня было такое оружие! Я чувствовал себя таким беспомощным, сидя верхом на этой медлительной старой лошади; мы оба представляли для врага прекрасную цель, большую и лёгкую. Я ожидал, что каждый её нетвёрдый прыжок будет последним, что следующая пуля, просвистев, попадет мне в спину. Кожа на моей спине продолжала подергиваться; Я был не в силах это остановить, меня подташнивало, я чувствовал слабость во всем теле.

Я услышал, как Отаки внезапно громко вскрикнула, и оглянулся. Лошадь её отца была ранена, она упала, молотя воздух всеми четырьмя ногами, а сам он, по-видимому, не пострадал и бежал за нами. Мы с отцом остановили наших лошадей и повернулись, чтобы защитить его.

– Продолжай! Я вернусь, – крикнул мне отец.