Бегущий по лезвию

В тысяче футах внизу сумасшедше мелькали и кружились автомобили. Но здесь, на девяносто пятом этаже, было тихо и спокойно. Апрельский воздух был прохладен, чист и свеж. По ее телу скользили утренние солнечные лучи. Подняв руки, она потянулась и глубоко вздохнула. У нее не кружилась голова, когда она глядела вниз, даже если при этом, как сейчас, перегибалась через перила. Она подумала о том, как отреагирует какой-нибудь прохожий, если посмотрит вверх и увидит лицо и голую грудь Ризы Кауфман. Но никто не смотрел вверх, к тому же на таком большом расстоянии различить что-либо было невозможно. Во всей округе не было другого такого высокого здания, чтобы ее можно было увидеть оттуда. Она могла стоять так, абсолютно голая, сколько угодно, не боясь быть замеченной посторонними. И все же ей хотелось, чтобы ее кто-нибудь увидел. Например, пилот низко летящего вертолета начал бы кружить, увидев, что по балкону расхаживает обнаженная девушка.

Риза засмеялась. Этот дом был частью владений Пола Кауфмана. Когда они оформят завещание, все перейдет к ее отцу — племяннику Пола и основному наследнику. «А когда-нибудь, — подумала Риза, — это здание будет моим».

Она расправила волосы и они заколыхались от утреннего ветерка.

Риза была высокой девушкой, ростом около шести футов, у нее было стройное, немного угловатое тело, черные волосы, блестящие черные глаза и, как она считала, семитский нос. Ей нравилось представлять себя йеменской еврейкой, беспокойной дочерью пустыни, прямым потомком рода Авраама и Сары.

Она и впрямь была похожа на принцессу бедуинов, но упрямая генеалогия настаивала на том, что линия Кауфманов вела в Лондон двадцатого века, а оттуда — в Киев девятнадцатого, где и терялась в безымянной русской крестьянской глубинке. Тем не менее она продолжала цепляться за свою романтическую фантазию.

Она начала делать наклоны, доставая пальцы ног, не сгибая колен. Хоп. Хоп. Хоп. Она могла повторять это упражнение сотни раз, если бы захотела. Ее маленькие груди вздрагивали и раскачивались, когда она двигалась, вниз, вверх, вниз, вверх. Риза гордилась тем, что у нее такая маленькая грудь, хотя пышные бюсты снова начали входить в моду. Она довольно часто ходила нагишом, а в таком костюме, считала она, маленькие девичьи груди выглядят более симпатично, чем большие. Конечно же, со временем они могли бы стать и больше, но она сомневалась в этом. С тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, у нее не увеличился ни рост, ни размер груди, ни что-либо другое. Хоп. Хоп. Она легла на балконе, прижавшись к холодной плитке спиной и ягодицами и резко подняла ноги вверх.

Было бы интересно узнать, подумала она, как ощущают себя женщины с большой грудью. Узнать бы, как они таскают все это мясо на своих ключицах. Риза мысленно отметила про себя попробовать какую-нибудь грудастую потаскуху, когда ей будут предлагать кандидатуры для ее первой трансплантации. Исследовав ее память, она узнает все ощущения женщины с большой грудью, а ей самой вовсе не надо будет носить на себе весь этот груз.

«Но когда же у меня будет трансплантация?» — Это был щекотливый вопрос. В шестнадцать лет она была физически достаточно зрелой для процесса Шеффлинга, но юридически не самостоятельна в принятии решения. Необходимо было согласие отца. В прошлом году, когда Риза решила, что настало время расстаться со своей невинностью, было значительно проще — она попросту села на ближайший самолет в Канн, нашла первого попавшегося смазливого мальчишку и отдалась ему. Но если бы она пошла в банк душ без соответствующего на то разрешения, то ее просто вышвырнули бы оттуда, независимо от того, какую фамилию она носит.

Она оглянулась и увидела, что за стеклянной дверью между комнатой и балконом двигаются какие-то фигуры.

Риза встала на ноги. К ней шел ее отец, а с ним его подружка Елена Вольтерра, итальянка. Улыбнувшись, Риза прислонилась к стене и стала ждать их появления.

Ее отец был в пестром деловом костюме, очень модном и элегантном. Длинные черные волосы были зачесаны так, что лишь подчеркивали его грубые черты: острые углы скул, выдающийся подбородок и крючковатый нос. Но, несмотря на весь этот набор углов и плоскостей, которые, вместе взятые, составляли его лицо, Марк как-то ухитрялся быть привлекательным. Риза отчаянно его любила, и, конечно, они оба об этом знали и скрывали это что есть силы. Его глаза лишь мельком скользнули по угловатой фигуре дочери.

— Хочешь посетить больницу? — спросил он. — На этой широте в апреле еще рановато принимать солнечные ванны.

— Здесь достаточно тепло, Марк, — сердито ответила она.

— Надень что-нибудь.

— Зачем, если мне не холодно?

— Хорошо, — сказал Марк. — Не надо. Но я не буду с тобой говорить. По крайней мере, пока ты голая.

— Это не демократично, Марк. Когда ты установил табу на наготу?

— Это вовсе не табу, Риза. Я просто забочусь о твоем здоровье. Должен же я проявлять заботу о твоем здоровье, а? К тому же…

— Хорошо, — согласилась Риза. — Давай поговорим в комнате.