Бегущий по лезвию

— Вот я и хочу это понять, — сказала она. — В этом-то и вопрос. Я очень хочу этого, Марк. Наступило время разделить с кем-то свою жизнь, время все попробовать. Но тут, как Моисей, встаешь ты и говоришь «нет».

— Честно говоря, я думаю, что ты еще слишком молода.

Ее глаза сверкнули.

— Я переведу это за тебя, дорогой мой. Ты хочешь, чтобы я оставалась девочкой потому, что при этом ты сам чувствуешь себя моложе. Пока я для тебя маленькая девочка, твои временные рамки остаются неизменными. Если мне восемь лет, то тебе тридцать два и тебя это устраивает. Но мне уже шестнадцать, Марк. А тебе за сорок. Я не могу заставить тебя понять второе, но я хочу, чтобы ты прекратил отрицать первое.

— Ты сегодня жестокая, Риза.

— Я хочу быть сегодня голой. Физически и эмоционально. Я не хочу ничего скрывать. — Риза нехотя выбрала для себя вторую капсулу с ликером, потом, как бы вспомнив, предложила поднос отцу. Поднеся капсулу к своей бледной коже, она спросила:

— Ты подпишешь согласие?

— Давай отложим это до июня. Сейчас так неспокойно на рынке…

— На рынке всегда неспокойно, во всяком случае, это не имеет никакого отношения к моей трансплантации. Сегодня 11 апреля. Если ты не согласишься, то к 11 января у меня будет внебрачный ребенок.

У Марка перехватило дыхание:

— Ты беременна?

— Нет. Но буду через три часа, если ты не подпишешь согласие. Если я не смогу испытать трансплантацию, то я испытаю беременность. И скандал.

— Ты сумасшедшая!

Она испугалась, что зашла слишком далеко. Ведь это была прямая угроза, а Марк в таких случаях реагировал неадекватно. Но она не ошиблась в своих расчетах, оценивая фактор понимания им ее унаследованной настойчивости. Она увидела улыбку, затаившуюся в уголках его рта, и поняла, что победила. Марк довольно долго молчал. Она ждала, благосклонно позволяя ему свыкнуться с поражением. Наконец он сказал:

— Где та форма, которую я должен подписать?

— По странному совпадению… — Она дала ему бумагу. Он скользнул по листу взглядом и, не читая его, подписал.

— Ты пока не заводи детей, Риза.

— Я и не думала. Конечно, если бы ты не подписал, мне бы пришлось пройти через все это. Но мне гораздо больше хочется иметь трансплантат. Честно.

— Тогда получай его. Как я воспитал такую ведьму?

— Дорогой, это все из-за генов. Сам виноват. — Она отложила драгоценную бумагу, и они оба встали. Она подошла к нему, обняла за шею и коснулась своей гладкой щекой его щеки. Он был не более чем на дюйм выше ее. Он крепко обнял ее, а она поцеловала его в губы, чувствуя при этом слабую дрожь в его теле, которая, как она уже знала, была отзвуком подавленного желания. Она отошла от него и тихо поблагодарила.

Он вышел.

Риза засмеялась и захлопала в ладоши. Халат полетел на пол, и она нагишом заплясала на толстом красном ковре. Виляя бедрами, она подошла к портрету Пола Кауфмана, который висел над камином. Портреты дяди Пола были обязательны в любом доме, населенном Кауфманами, и Риза не противилась добавлению портрета к своей обстановке, она любила хитрого старого лиса так же глубоко и нежно, как и его племянника, своего отца. Это был портрет, написанный пару лет назад по случаю семидесятилетия Пола. Его узкое, хорошо прописанное лицо, было окружено богатым фоном — зеленью и бронзой. Риза поглядела на глубоко запавшие серые глаза, тонкие губы, коротко остриженные волосы и длинный, загнутый вниз, кончик носа. Это было лицо Кауфмана — лицо власти.

Она подмигнула дяде Полу, и ей показалось, что дядя Пол мигнул в ответ.

Марк Кауфман спустился на один этаж ниже в свои комнаты, прошел через личный вестибюль и, приложив большой палец правой руки к замку, вошел. Из вестибюля в разные стороны расходились три коридора. Слева находились комнаты, в которых он установил оборудование для бизнеса, справа находились жилые помещения, а впереди, прямо под квартирой дочери, располагалась просторная гостиная, столовая и библиотека, в которой он иногда работал. Основную часть своего времени Кауфман проводил в квартире на Манхеттене, хотя подобные квартиры у него имелись повсюду — по одной на всех семи континентах и несколько за пределами планеты. В каждой из этих квартир он мог создать комфорт, похожий на тот, который он имел здесь. Но эти двенадцать комнат на Восточной 118-той улице являлись сердцем его организации, и он иногда по несколько дней подряд не выходил из стен этого здания.

Он уверенно направился в библиотеку. Елена стояла возле камина под мрачным и сердитым портретом дяди Пола. Она выглядела расстроенной.

— Извини, — сказал ей Кауфман. — Риза была просто в свинском настроении, вот и набросилась на тебя.

— За что она так ненавидит меня?

— Я думаю за то, что ты не ее мать.

— Не притворяйся глупым, Марк. Если бы я была ее матерью, она ненавидела бы меня еще больше. Она ненавидит меня потому, что я стою между ней и тобой, вот и все.

— Не говори так, Елена.

— Но ведь это правда, она монстр, а не ребенок!