Бей. Беги. Замри

Она безуспешно ищет пластиковый пакет без швов – в гараже, в кладовой, в прачечной. В Городке очень бережно относятся к природе, так что в магазинах тут такого нет уже очень давно. Она отправляется в супермаркет, покупает на кассе большой пакет, перекладывает в него белье из багажника, вводит в навигатор координаты тюрьмы. Руки на руле дрожат, она вспотела, не может сосредоточиться. Первая часть маршрута, первые сорок километров ей знакомы. Сколько раз она видела (не заостряя на нем внимания) знак, указывающий поворот к тюрьме? Она поворачивает, отъезжает все дальше от Городка, и вскоре он исчезает из виду. Дорога петляет среди виноградников – вокруг так красиво, что это даже пугает. Ярко-голубое небо, пологие холмы, очертания которых размыты в дрожащем горячем воздухе. «Не так мы представляем себе врата в преисподнюю», – думает она. Наконец дорога выпрямляется, вокруг все становится гораздо более плоским и бедным, мимо мелькают обшарпанные здания – она пересекла границу, въехала на другую территорию, пустынную и враждебную. И постепенно перед ней вырастает серая громада, окруженная стеной со сторожевыми вышками и толстой проволочной сеткой, – давящее, похожее на военный корабль сооружение.

Анна паркуется, проходит метров двести-триста, пробираясь между машинами, дремлющими на огромной стоянке, вокруг никого – вскоре она узнáет, что в этот поздний час свидания и процессуальные действия в тюрьме закончены и посетителей здесь почти не остается. Каждое движение и даже намерение его совершить даются ей с трудом, как будто она застряла во сне, из которого не выбраться. Вдруг она слышит шум, пронзительный свист, громкие крики, она удивлена этим нарастающим шумом, затем узнает этот волчий вой, и чем дальше она идет, тем отчетливее ее ухо различает: шлюха, эй, цыпочка, иди сюда, трахни меня, я тебя выдеру, сучка, шлюха, шлюха, шлюха… Но она ничего не видит – перед ней лишь темные здания, на оконных решетках сушатся полотенца, за ними расплывчатые силуэты, возможно, чей-то торс, но она не уверена. Ее тело напряжено, ногу сводит судорогой, которая мешает идти, и тогда Анна начинает разговаривать с ней – да-да, она обращается к своей ноге, она говорит ей: «Черт возьми, сейчас не время для этого».

Рядом с входной дверью, едва выделяющейся на фоне бетонной стены, виден застекленный прямоугольник – непрозрачный, так что не узнать, кто за вами оценивающе наблюдает изнутри. Анна нажимает на кнопку звонка. Недоверчивый, искаженный эхом голос задает вопросы. Они видели, как она подходит все ближе. Они подстерегали ее, а теперь ждут подтверждения, что у нее есть право войти. Она просовывает свое удостоверение личности под мутное стекло и произносит совершенно невозможные слова: «Моего сына сегодня посадили, я привезла ему одежду».

– Посетитель в блок новичков! – громко говорит кто-то невидимый.

Механизм срабатывает, железная дверь со скрежетом сдвигается в сторону. Анна делает несколько шагов вперед, с опаской глядя по сторонам. Справа комната, к которой примыкает сужающееся помещение с ячейками по всем стенам – от пола до потолка. Перед ней две движущиеся ленты и рамки для досмотра, как в аэропорту, и двое мужчин. Анна вдруг вспоминает выражение, которое теперь кажется ей невыносимым: сесть на нары. Слева, недалеко от поста охраны, открывается металлическая дверь – надзиратель пришел за пакетом. Он разглядывает Анну. Она чувствует, как он смотрит на ее грудь, его взгляд скользит по ее ягодицам, бедрам, спускается ниже, она смущена, но, как и недавно в полиции, хочет понравиться этому человеку, хочет произвести на него хорошее впечатление. Вдруг это поможет Лео? И наоборот, если он решит, что она высокомерная, неприятная, это может навредить сыну. Вот она и молчит, опустив глаза, потом идет за надзирателем в небольшую комнату в конце коридора. Он раскладывает одежду на столе, выворачивает, прощупывает, небрежно делает отметки в карточке. Анна решается заговорить:

– Вы его видели? Вы видели моего сына? Лео Готье? – спрашивает она. – У него все хорошо?

– Одежда в порядке, – отвечает надзиратель. – До свидания, мадам.

Анна выходит. Нужно снова подойти к непрозрачному стеклу, забрать документы, пересечь отделяющий ее от стоянки клочок земли, заросший пожелтевшей травой.

На этот раз она готова к оскорблениям. Она не отталкивает их, как делала только что. Она принимает их, позволяет им вновь жечь ей грудь изнутри. Постепенно она вспоминает язык, некогда хорошо ей знакомый.

Третий день новой жизни.

Анна и Юго молча пьют кофе. Все уже сказано. «Теперь наберитесь терпения, – посоветовала мэтр Хамади, – занимайтесь обычными делами, продолжайте выполнять свои обязанности, не дайте разрушиться тому, что еще цело, сохраняйте оптимизм».