Бей. Беги. Замри

Произнося «разгром в нашей спальне», Анна думает о разгроме в их семье. Она смотрит на мужа: на его покрасневшие щеки, надутые губы. Он выпил, но она не видит в его глазах той улыбки, которую обычно вызывает алкоголь. Она больше не видит того, кого когда-то встретила и полюбила: обаятельного, веселого, спокойного. Она видит сухого, отстраненного и саркастичного человека.

– Так что там было на свидании? Буду признателен, если начнешь высказываться полными предложениями. Подлежащее, глагол, дополнение. Как тебе кажется, ты справишься?

– Пожалуйста, не говори со мной в таком тоне, – тихо произносит она. – Меня это ранит.

Юго падает в кресло напротив Анны. Он чувствует себя уязвленным – как и его жена, он видит, что их семейная лодка терпит крушение, и противится образу, который сейчас создает ему Анна. Он не из тех, кто ранит. Он, черт подери, борется, делает все, что может, и только Богу известно, как он сам одинок.

«Да какого черта!» – думает он.

Она переводит дыхание.

– Лео признался, что курит. Траву.

– Да что ты говоришь! – ядовито отзывается Юго.

– Но я слышала, они все курят, – спешит добавить она. – Все его школьные приятели. И Тим тоже.

Он едва разжимает зубы, чтобы ответить:

– Ну да, так и есть. Только это не приятели, а клиенты.

– Что ты несешь? Я же говорю о Тиме!

– А я, девочка моя, ужинал с Жеро.

Она ставит на стол бокал, чувствуя себя так, будто получила удар под дых.

Юго ужинал с Жеро.

Юго назвал ее «девочка моя».

– Что касается твоей суперновости, – продолжает Юго, – я ее уже знаю, но с подробностями, о которых ты, очевидно, не в курсе. Твой сын снабжает всю школу. Твой сын – наркоторговец.

Он начинает кричать:

– Черт подери, какой стыд. Какой стыд!

Уже во второй раз он использует слово «стыд», говоря о Лео. Не то чтобы Анна подсчитывала, но это слово так сильно действует на нее, отпечатывается во всем ее существе, оставляет шрамы. Один Бог знает, откуда у нее берутся силы, чтобы возмутиться:

– Значит, ты поверил Жеро? Жеро, который солгал нам о том, что Тима не было на том митинге?

– Да что ты знаешь о правде?! Как ты можешь утверждать, что Лео ничего не переврал в той истории? Забудь хоть ненадолго о роли матери, ради всего святого. И постарайся придерживаться фактов. Кто избил полицейского? Даже видео есть! Кто сейчас в тюрьме? Кто до этого дня не говорил тебе, что курит? Кстати, интересно, почему он сказал тебе именно сегодня? У него что, угрызения совести? Ему срочно потребовалось облегчить душу?

– Ты виделся с Жеро… Виделся, ужинал с ним и ничего мне не сказал, – говорит Анна. – После того, что случилось… После того, как Аликс бросила трубку…

– Да, я с ним виделся. Я с ним работаю, помнишь? Или уже забыла? Он соинвестор в ресторане органической кухни, который открывается в старом аббатстве. Он консультант по этому проекту, по моему проекту. Проекту всей жизни, Анна. Что ты себе вообразила? У нас была назначена рабочая встреча, а потом, само собой, он пригласил меня в ресторан. Он очень рассержен. Представь хотя бы на минуту себя на его месте. Тим рассказал им, что знал, но Жеро пришлось помалкивать. И Аликс тоже. Они молчали ради нас. Чтобы защитить нас.

Он бросает фразу за фразой, и этот поток снова захлестывает Анну. Юго утверждает, что они ошибались насчет своего сына, очень ошибались. Их обманули как последних идиотов, вот что он говорит. Откуда у Лео это коварство, эта склонность ко лжи? Насколько он знает, они ему такого примера не подавали. Их сын – мелкий преступник, вот и все. За эти дела его не посадили, но это, вероятно, был лишь вопрос времени. Хорошенький эффект произведет исследование личности обвиняемого. А как будут выглядеть они, когда все узнают? Стыд-то какой!

– Остановись, – умоляет Анна.

– Я такого не заслужил. У этого ребенка было все! Он с детства избалован. Клуб. Каникулы. Мотоцикл. Прогулки на яхте. Разве ему есть на что жаловаться?

– Теперь есть. Юго, тюрьма – это тяжело. Он держится, но с трудом, и ему нужна помощь, что бы он ни сделал.

– Это его проблемы. И хорошо, что ему приходится расплачиваться за содеянное. Если повезет, это отобьет у него желание повторить. И кстати, я в субботу на свидание не поеду. Я сыт по горло всем этим враньем.

Он встает, берет пиджак. И прежде чем направиться к лестнице, выпускает последнюю стрелу:

– Это все, что ты хотела мне сказать? Что «тюрьма – это тяжело»? И поэтому ты открыла «О-Байи» 2010 года?

Анна смотрит, как он поднимается по лестнице, каждым шагом вколачивая в ступени свою ярость. Она пытается понять произошедшее, отделить факты от предположений, но мозг сопротивляется. Все вокруг плывет, сердце как будто начинает биться медленнее.

Она встряхивает головой, чтобы прогнать галлюцинации, медленно встает с дивана, выходит на террасу, усыпанную листьями, которые ветер сорвал с деревьев, поднимает поваленный олеандр. Самая большая ветка сломана под прямым углом.

– Мне так жаль, – шепчет она, как будто растение может ее слышать. – Так жаль, что приходится делать это… Лишать тебя самого прекрасного, что у тебя было.