Они выталкивают ее из гаража. Анна стоит под мелким дождем, ничего не соображая, потом вспоминает пальцы с грязными ногтями, спутанные грязные волосы, поврежденную плоть, тошнотворные запахи, кровь между ее бедер. Она вспоминает, как в нее проникали, входили, давили, вспоминает страх, страх, страх. Она бежит в семейную лавку. Мать сидит за кассой, запечатывая столбики монет в пленку, чтобы сдать в банк. Анна бесшумно пробирается между стеллажами, хватает упаковку светлого пива и большой пакет чипсов, прижимает к груди и снова со всех ног бежит под дождем.
– Теплое пиво, какая гадость, – шипит Змей. – Ты просто идиотка.
Остальные кивают.
В следующие выходные стены в доме Лакур содрогаются. Отец провел инвентаризацию и обвиняет мать в том, что она не справляется с работой. Их грабят, а она ничего не видит. Пока он надрывается, разгружая товар, мадам не может даже присмотреть за магазином! Тарелка летит через кухню, мать плачет, Анна тоже. Она поднимается в свою комнату, но не спит. Cмотрит на стены, и ей кажется, что они медленно сдвигаются и вот-вот раздавят ее. Смотрит на вязанное крючком покрывало на кровати, на школьные учебники, на белый фарфоровый стаканчик, в котором она хранит резинки и заколки. Падает на колени и просит прощения, сама не зная, к кому обращается.
Змей нашел золотую жилу. Он требует – Анна приносит. Список становится все длиннее. Пиво, батарейки, зажигалки, чипсы, моторное масло, разводной ключ, колбаса, арахис. Анна поклялась больше не красть у родителей. И теперь проходит пешком несколько километров до супермаркета. Она шатается, сердце, кажется, вот-вот остановится, когда она прячет краденое под куртку, но хрупкого ребенка никто не подозревает. Кажется, будто она невидима.
Змей доволен. Он похлопывает Анну по спине: «Ну, разве тебе с нами плохо?»
Он говорит, что она под их защитой, она их любимица, кукла. Кукла-зассыха.
Когда, наконец, охранник останавливает Анну, потому что на этот раз заказали слишком много и бутылка водки высовывается у нее из-под куртки, она чувствует облегчение. Он уводит ее за магазин, целует ей грудь, засовывает пальцы в ее щелку и говорит: «Уходи, и чтобы я больше тебя тут не видел».
Небо чернеет в тот самый момент, когда Анна паркует машину. Она поднимает глаза: солнце почти исчезло. Что-то вокруг кажется ей необычным: изгибы деревьев, доносящиеся из соснового леса стоны. Ей не нравятся возникающие ощущения. И уж точно ей не нравится этот день. Ветер почти вырывает у нее из рук дверцу машины, сбивает дыхание, осыпает сухой серой землей, которая, проникая между зубами, попадает на язык. Анне хочется сплюнуть. Она вытирает рот тыльной стороной руки, опускает голову и продвигается к входу в дом, прикрывая лицо руками, борясь с порывами ветра. Когда она поворачивает ключ в замке, огромная молния освещает весь холм, и в это мгновение она видит на террасе упавший олеандр. Крупные капли падают ей на голову, стекают по лбу, носу, щекам. Потрясенная, она закрывает дверь и подходит к большому окну в гостиной. Граница между морем и сушей едва заметна: вдали все окутано зыбким лиловым маревом – нереальным, завораживающим, резко контрастирующим с раскатами грома и яростным шелестом тростника. Сильные бури случаются здесь только осенью или зимой, гроза скоро утихнет, убеждает себя Анна. В холщовой сумке у нее на плече вибрирует телефон – пришло сообщение, но она вспоминает, что оставила окно в своей комнате открытым, и бежит вверх по лестнице. Всего за несколько секунд дождь усилился и теперь лупит по крыше со звуком, похожим на автоматные очереди. Когда Анна входит в комнату, у нее вырывается ругательство. Вода просочилась в стык стены с крышей, стекает словно занавес, растекается по полу, заливает ковер и уже добралась до плетеной корзины, стоящей у кровати, – в ней Анна хранит книги. Она закрывает окно, но это не помогает: порывы ветра, должно быть, подняли черепицу, и течь не остановить. Анна бежит за швабрами, тряпками, тазом, бросившись на колени, собирает воду губкой, выжимает в таз, бежит, чтобы вылить его, подворачивает ногу, но продолжает, несмотря на боль. Воды все больше, она выплескивается в коридор, просачивается в каждую щель, течет под дверями, между половицами… «Если бы только Юго был здесь», – думает Анна и вдруг понимает, как она одинока.