Бей. Беги. Замри

Анна его как будто не слышит. Она смотрит на таблетки, лежащие на столе, так, будто только что очнулась и обнаружила, что она последняя воровка и преступница, бессовестно преступившая клятву: «…ни при каких обстоятельствах не использовать свои знания и свое положение для развращения нравов и поощрения преступных деяний. Сдержавший клятву достоин уважения. Нарушивший ее заслуживает порицание коллег и будет покрыт позором»[15].

«Но разве это что-то новое, в конце-то концов?» – думает она. Разве она уже не воровала, не лгала, не предавала? Разве ее уже давно не презирают, разве она не покрыта позором?

Она издает странный звук, что-то среднее между смехом и икотой.

– Я сделала то, что должна была, – наконец отвечает она. – Я сделала то, что делает каждая мать, Лео. Я защитила своего ребенка.

Выйдя за порог комнаты для свиданий, она вновь обретает уверенную улыбку. Охранники смотрят на эту красивую, гибкую, как кошка, женщину, которая желает им хорошего вечера. Для одних это как глоток свежего воздуха в жарких джунглях, другие чувствуют себя неуютно. Ее воздушная, спокойная походка заставляет их задуматься о том болоте, в котором проходит их жизнь, о том, что им никуда не деться от этих толстых стен, от напряжения, страха и шума, от вербального и физического насилия, от угроз: «Мы знаем, где ты живешь, вот увидишь, что мы сделаем с твоей женой, с твоими детьми, с твоей машиной». Никуда не деться от обедов, проглоченных наспех в обществе напарника, от изматывающего, постоянно меняющегося расписания: сегодня с шести утра и до восьми вечера, а завтра дежурить всю ночь, а послезавтра еще что-нибудь, и все это за жалкую зарплату, которая кого-то из них заставит наконец сдаться и сделать глупость, и тогда он окажется по другую сторону решетки – от таких мыслей болото лишь затягивает сильнее.

И вот они, нехотя подписавшиеся на эту работу, потому что ничего лучше не подвернулось, с завистью думают: у этой беззаботной и уверенной в себе женщины выбор был.

* * *

Сев в машину, Анна первым делом звонит Юго. Она не тратит время даже на то, чтобы завести двигатель, раскаленные сиденья обжигают нежную кожу бедер, но это неважно, – Юго должен знать: его сын не торгует наркотиками, и Лео может это доказать. Жеро придется признать, что Тим ничем не лучше других и вовсе не находится под влиянием их сына. Тим, этот мерзкий маленький лжец, курит косяки по собственному желанию и заставляет Лео покупать ему траву – сам-то он руки не пачкает, и это у них, кажется, семейное.

Такого Юго не ожидал. Теперь его убежденность дрогнула. Он любит Лео, да, конечно, он любит своего единственного сына, и, когда он слушает жену, ушедшая под воду отцовская любовь выныривает на поверхность, оживает. Теперь он колеблется – противное чувство. Разговор продлился недолго, он по-прежнему сидит в большом кожаном кресле премиум-класса с телефоном в руке и пытается привести мысли в порядок. Что бы Анна ни говорила, Лео не ангел, он избил полицейского, поэтому его держат под стражей, таково основное обвинение, как подчеркнул Жеро во время их последнего разговора. Юго посещает неприятное чувство, будто Анна подталкивает его к действию, заставляет противостоять Жеро, а через него – и Аликс. Жена хочет свести с ними счеты, хочет втянуть его в свою битву ради мести, и он отчетливо видит будущие потери и никакой выгоды. Так поступают женщины: если затронуто их самолюбие, они не отступаются и отправляют на ринг мужей. Лео задержали не за употребление, не за хранение, не за торговлю наркотиками, судью интересует совсем другое. Так зачем поднимать эту тему, не лучше ли просто ее закопать? Анна неспособна видеть вещи в долгосрочной перспективе, но именно в долгосрочной перспективе поддержка Жеро имеет решающее значение. Не может быть и речи о том, чтобы вступить с ним в конфликт, когда они, Готье, уже так ослаблены. Нет, заключает Юго. Никаких идиотских петушиных боев.

* * *

Анна поворачивает ключ зажигания, заводит двигатель и включает кондиционер. В салоне слишком жарко, она задыхается, но решает еще постоять на парковке. Она боится, что именно сегодня Лео обыщут, найдут таблетки, их обоих накажут, все рухнет. Она не сводит глаз со входа в изолятор, как будто оттуда вот-вот выскочит надзиратель и постучит ей в окно: «Мадам, выходите из машины, вы совершили правонарушение!» Боль в спине усиливается, Анна думает о матери, которую в детстве затягивали в корсет из кожи и стали, и каждый раз, когда они садились за стол, она напоминала об этом дочери: «Выпрямись, если не хочешь оказаться в клетке».

Клетка.

В окно никто не стучит. Анна решается тронуться с места, отъезжает от тюрьмы, бросая взгляд то в зеркала заднего вида, то на экран телефона, но ничего по-прежнему не происходит – никто не поднял тревогу, и все же она не может перестать беспокоиться. На следующем перекрестке она видит двух женщин, они держат над головой плакат, на котором огромными буквами написано «Вставай!».