Бей или беги

Томасин снова захотелось заплакать, но она сдержалась, рассудив, что не может позволить себе демонстрировать слабость на глазах этой женщины. Внутренности стянулись в тугой узел. Она жалела, что не зарезала Дайану той ночью. Она была не только раздражающе-красивой и самоуверенной, но и посмела вытащить наружу неприятную правду. Томасин и сама об этом думала. Эти мысли отравляли все удовольствие от льстивых слов ее покровителя. Корона свалилась с ее головы. Никакая она не королева, не особенная и кто-то там еще. Просто маленький зверек, который не годится даже чтобы, как выразился Малкольм, греть постель. Ее терпят здесь, потому что она хорошо охотится. В ином случае — давно бы вышвырнули вон. Она чужая. Всегда будет чужой. И ладно — для всех остальных, но и для него тоже.

— Я могу обучить тебя, — продолжала Дайана почти ласково, — хоть немного. Кое-какие вещи тебе точно пригодятся…

— Нет! — выпалила Томасин. Она оттолкнула женщину с дороги и бросилась бежать — в свою комнату, чтобы собрать немногочисленные вещи и уйти. Арбалет — самое ценное. Она решила, что имеет полное право забрать его себе — все-таки это подарок. Он пригодится ей, когда она будет в одиночку выживать в лесу. И он станет напоминанием — лучше держаться подальше не только от мертвых, но и от живых.

Охранникам Томасин сказала, что идет на охоту. Одна. Она сначала подивилась тому, как легко ее выпустили за границы территории, не задавая лишних вопросов, но быстро нашла невеселое объяснение — здесь всем, по правде, плевать на ее судьбу. Решила рискнуть головой, чтобы вкинуть в общаг свежее мясо — пожалуйста. Никто, кроме Малкольм, не собирался носиться с притащенной им из леса дикаркой. Дикарка. Она повторяла и повторяла обидное слово про себя, пока оно не утратило силу. Из уст Дайаны оно все равно звучало куда оскорбительнее.

Томасин страшно злилась и выместила свой беспомощный гнев на парочке подвернувшихся мертвецов. Впервые в жизни она жалела, что набрела лишь на двоих. Ее ярости хватило бы на целую орду. Она выдернула арбалетные болты из полуразложившихся тел и для пущего эффекта еще и пнула одного из поверженных монстров. Словно он был виноват в ее разочаровании. Томасин тут же стало стыдно. Она задумалась, что, возможно, когда-то это был хороший человек. Сейчас уже не понять: черты лица почти полностью стерлись, волосы свалялись в неопрятную паклю, а костюм весь изорвался. Поверх пожелтевшей, грязной, в прошлом белой рубашки, болтался клочок ткани, который, по словам Зака, назывался галстуком. В образовательном кружке Томасин узнала, что этот предмет одежды был распространен у всяких государственных служащих, учителей и офисных работников, словом, солидных людей. Этот тип, наверное, когда-то просиживал штаны за компьютером или читал лекции в университете. Теперь не спросишь. Он оказался слабее Томасин — и погиб вместе с прежним миром, обратившись в беспокойную, вечно голодную тварь. Как и многие другие, кого заботливый отец-охотник не научил выживать в любых обстоятельствах.

В любых. Но выживать среди людей оказалось куда сложнее, чем скитаться по лесам и крошечным укрытиям. Томасин признала, что в лесу ей стало куда спокойнее. Покинув лагерь, скорее всего, навсегда, она оказалась в привычной, естественной среде обитания.

Она пошла по следу, оставленному мертвецами, зачем-то взявшись отыскать место, откуда они явились. У нее не было особой цели, как и желания признаваться себе, что она просто ищет стаю, чтобы подраться с монстрами и выпустить пар. Или погибнуть, пополнив их ряды. Перспектива стать безмозглой машиной для убийств казалась до поразительного заманчивой. У мертвых нет сожалений. Нет потребности копаться в себе, собирая в копилку обиды и огорчения. Мертвые не смеются. Не привязываются. Они лишь идут вперед и вперед.

Томасин позволила себе то, чего не делала никогда прежде: она продиралась сквозь заросли и представляла, какой была бы ее жизнь, если бы мир не рухнул. Она пошла бы в школу, выучилась, завела друзей? Она сбегала бы из дома, чтобы послушать музыку и потанцевать в ночном клубе? Отец бы ругал ее, почуяв от нее запах алкоголя? Или отнесся с пониманием, посадил рядом с собой и налил ей виски, чтобы научить не убивать и разделывать животных, а грамотно употреблять спиртные напитки? Чему он учил бы ее? Он, кажется, сам ничего не смыслил в делах простых людей. Он бежал от них — уже тогда. Крутил баранку, развозя грузы, по возможности избегая всяких социальных ритуалов. Он замкнулся в себе из-за смерти ее матери или всегда таким был? Огромным трехпалым медведем, с грубой кожей и таким же сердцем.