Бей или беги

— Кто тебя так назвал? — в голосе Малкольма снова прозвучали властные, злые нотки. Так бывало всегда, когда дело касалось ходивших по лагерному обществу сплетен. Томасин прекрасно помнила, чем это закончилось для той женщины. Она пропала. И какой бы мерзопакостной ни была Дайана, Томасин не хотела и для нее подобной судьбы. Вряд ли красота Дайаны и ее шикарные платья помогут ей выживать за стенами тюрьмы. Она не Томасин. Тут с Малкольмом не поспоришь.

— Томасин, что случилось? — строго спросил он, — тебя кто-то обидел? Поэтому ты надумала уйти?

Ты — подумала она, но вслух не сказала. Это было бы слишком. Она имела определенные привилегии, будучи приближенной к лидеру, но догадывалась, что не стоит ощупывать границы допустимого. Он, как минимум, выше ее на две головы, если не больше. И прихватил с собой эту жуткую биту, обмотанную колючей проволокой. Никто не станет ее искать. Еще одно имя, вычеркнутое из списка, о котором никто не всплакнет и даже не вспомнит. Она не успела дописать буквы на коре дерева. Она просто исчезнет. Эта мысль оказалась настолько невыносимой, что в глазах снова защипало. Томасин удивлялась самой себе — она за всю жизнь не плакала столько, сколько в последнее время.

Она медленно пошла вперед и чуть не врезалась в еще одного мертвеца. Из-за расстроенных чувств девушка утратила свою хваленую осторожность, да и прежнюю сноровку. В каком-то смысле она сама хотела смерти и была готова позволить твари себя укусить. Отбивалась Томасин совсем вяло, без вдохновения, пока ей на помощь не пришел Малкольм. Сминая черепную кость, как картон, бита обрушилась монстру на голову. Мужчина отпихнул его в сторону и притянул зазевавшуюся Томасин в свои объятия. Она покорно уткнулась лицом в грубую кожу его куртки.

— Да что с тобой происходит? — недоумевал Малкольм.

Томасин пожала плечами, но он заставил ее посмотреть на себя, стиснув челюсть девушки пальцами. Она сморгнула слезы.

— Ничего. Отпусти меня. Мне надо…

— Нет. Прекрати дурить. Пойдем домой, — чуть мягче сказал он.

Она помотала головой, пытаясь сбросить его хватку. Малкольм надавил, а потом нагнулся к ней, накрывая ее губы своими. Томасин замычала, упираясь руками ему в грудь, но быстро сдалась и просто скомкала ткань пальцами. Она вынужденно признала, что ей нравятся новые ощущения. Она толком не понимала, что ей делать, и стала повторять за мужчиной. На образовательных курсах Зака этому не учили, а понабраться опыта Томасин было больше негде. Она боялась сделать что-то неправильно и отвратить Малкольма от себя. Но его, вроде как, все устраивало. Его ладони сместились с лопаток девушки на поясницу, поглаживая ее через слои мешковатой одежды. Томасин не сдержала довольного стона и подивилась этому звуку — он был таким смелым и развратным, совершенно не похожим на то, что она чувствовала — глубокую растерянность и неуверенность в себе.

Малкольм провел языком по ее нижней губе и отстранился. Он прислонился лбом к ее лбу, и щеки девушки защекотали его волосы. На его бледной коже играл легкий румянец, делавший его куда более юным. Томасин впервые, наверное, задумалась о его возрасте. Конечно, он был прилично старше ее, но совсем щенком по сравнению с ее отцом.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — сбивчиво сказал Малкольм, — и я никуда тебя не отпущу.

Томасин слабо кивнула. Она заметила, что улыбается, лишь потянувшись, чтобы ощупать распухшие после его поцелуев губы.

— Ладно, — выдавила она.

— Но я не хочу, чтобы они трепались о тебе, ясно? — помрачнев, продолжал мужчина, — а открыто приблизить тебя к себе не могу. У меня много врагов. Ты станешь мишенью.

— Враги? — оторопело повторила Томасин. Она признала, что сильно переоценивала свои успехи в том, чтобы разобраться в человеческих отношениях и устройстве лагеря. Ей казалось, что авторитет Малкольма непоколебим, и он может делать все, что вздумается. Цитадель впечатлял ее своим четким внутренним устройством. Девушке трудно было поверить, что среди обитателей тюрьмы есть недовольные. Чего им не хватает? Пожили бы они впроголодь, перестали бы роптать на по-настоящему комфортные условия.

— Не забивай себе голову, — отмахнулся Малкольм и опять поцеловал ее.

Увы, это не продлилось долго — их прервало появление новых монстров. Мужчина оставил еще один короткий поцелуй на кончике носа Томасин, и заговорщически подмигнув ей, взвесил в руке свою биту.

— Развлечемся? — бодро сказал он.

Глава шестая

Этот день Томасин записала в свой небольшой список хороших вещей, что случались с ней за жизнь. День и ночь следом, проведенную в чужой постели, а не в своей. Этот момент стал по-настоящему переломным, потому что после него началась новая эпоха ее жизни в Цитадели. Череда совместных ночевок, вылазок за пределы лагеря и тайных встреч. Вроде как, люди называли это счастьем — и в прежние и в нынешние времена. Томасин была счастлива. Ей нравилось происходящее.