Бей или беги

Томасин нервно поерзала на жестком сидении. Ей было неуютно в этой обстановке, не добавлявшей ее и без того мрачной участи никакого оптимизма. Мертвые животные словно смотрели на нее со стен своими остекленевшими глазами, напоминая, как часто она убивала их собратьев. Чтобы есть, а не чванливо украсить ими свое жилище, но убийство оставалось убийством. Мысль, что в изменившемся мире смерть была естественным явлением, частью повседневности, приносила мало утешения. А ведь когда-то все было иначе… Томасин слышала, что в прежние времена еду можно было добыть в супермаркете, без необходимости окроплять свои руки кровью прекрасных, невинных созданий.

— Какой срок? — спросила Гвен.

— Я… не знаю, но где-то с… начала осени, — пролепетала Томасин. У нее не было четкого ответа на этот вопрос. Календарями давно никто не пользовался, да у нее и не было четких познаний в нужной области. Как-то она взялась почитать про беременность в школьном учебнике, но текст был таким страшным и отвратительным, что она забросила это начинание. Ей казалось, что подобное ей не грозит. Она рассудила, что лучше вообще больше никогда не будет заниматься сексом, чем подвергнет себя такому риску.

Но кто ее спрашивал?

— Ох, боже, — Гвен поморщилась, — ничего не меняется, ты все такая же дикарка. Все равно на таком позднем сроке беременность не прервать. Ты умрешь.

Сердце девушки пропустило удар. Гвен ее узнала. Теперь Томасин ждала претензий, обвинений за то, что при ее непосредственном участии случилось с Цитаделью и многими невинными там. Вряд ли, конечно, бывшую медичку волновала судьба других, но самой ей там явно жилось неплохо. Уже только за это она могла прикончить девчонку, погубившую целый лагерь. И угрозы отца ей бы не помешали. Гвен уж точно могла за себя постоять.

У Томасин задрожали губы, но она не позволила слезам пролиться.

— Я знаю, — тихо выдавила она, — знаю, что умру.

Слова были тихими, но прозвучали с надломом, выплеснув разом всю боль, все отчаяние, что копились в ней месяцами.

Гвен совсем не обрадовалась, напротив, нахмурила белесые брови и шумно вздохнула. Выходит, она вовсе не считала Томасин главной причиной собственных бед. Под жесткой коркой грубости и цинизма в ней все-таки было что-то хорошее. Томасин хотела в это верить. Видела. Ведь эта женщина тогда по-своему о ней заботилась… подарила браслет. Для маленькой дикарки тогда это многое значило.

— Ребенок этого неандертальца? — понизив голос, спросила Гвен и кивнула на дверь дома.

— Боже, нет! — воскликнула в ужасе девушка, — нет… это…

— Окей, — оборвала блондинка. Она помолчала, что-то обдумывая, продолжая при этом прожигать деревянные панели на двери пристальным, настороженным взглядом. От того, что она сказала дальше, у Томасин встали дыбом мелкие волоски на теле, а по спине под одеждой пробежалась стайка мурашек. Она ждала этого. И боялась услышать.

— Он был здесь. Недавно. И, скорее всего, не успел уехать далеко. Позвонить по телефону я, по понятным причинам, не могу, но у меня есть ракетница. Вдруг сработает…

— Нет, — перебила девушка. Она без лишних уточнений поняла, о ком идет речь.

Малкольм все-таки искал ее. Он подобрался совсем близко. Но о существовании горной хижины мог знать только тот, кто там бывал. Она была надежно скрыта от глаз и не проглядывалась из долины.

Нет. Томасин уже все решила: она умрет свободной. Она не станет снова его игрушкой.

Гвен презрительно поджала губы.

— Ну конечно, — пробормотала она себе под нос, — как скажешь. Мне проблемы не нужны. Забирай своего дикаря, и убирайтесь.

Гвен изменилась внешне, спряталась в этих глухих местах, но не изменяла себе. И Томасин ее прекрасно понимала. Права была Дайана, когда как-то сказала, что от нее одни неприятности. Беда шла за девушкой по пятам. Едва ли Гвен хотела пострадать от нее второй раз. Томасин не сомневалась, что ожоги на ее руках как-то связаны с падением лагеря. Ее погибшая наставница сильно смягчила удар, подбирая формулировки. Скорее всего, за некогда безопасными стенами творился тот еще ад. Ад, из которого Гвен удалось сбежать. Явно не для того, чтобы проклятая девчонка испортила ей жизнь уже на новом месте.

Томасин вышла на улицу и крепко зажмурилась, когда мороз ужалил разгоряченную кожу. Остатки снега захрустели под тяжелой, хромоногой поступью отца.

— Ну? — спросил он.

— Пойдем домой, — сказала Томасин, — нам нужно уходить.

Она двинулась к воротам, затылком чувствуя его гневный взгляд. Он нагнал ее в несколько широких шагов и грубо дернул за плечо.

— Что это значит?! — потребовал он объяснений, — что эта…

Томасин не собиралась подставлять Гвен. У ее решений было слишком много невинных жертв. Достаточно.

— Мне уже не помочь, — заявила она, смело встретив взгляд отца.

— Да мне плевать! — взревел отец. Он стиснул огромные ладони в кулаки. Томасин ждала удара, но занесенная рука отца так и застыла в воздухе, прерванная грохотом выстрела. Его подхватило лесное эхо.

Гвен, стоящая на крыльце, держала ракетницу. Дым медленно плыл вокруг нее по воздуху.