…Глеб вошел в каюту — поздним вечером. И он… был пьян в стельку, и от него за версту разило ромом, медицинскими благовониями и потом. Порванная рубашка оказалась забрызгана кровью — после битвы он по традиции лично лечил команду: к Тане сегодня если обращались, то лишь с царапинами. А зря: до уровня Бейбарсовской хирургии ей, конечно, далеко, только от капитана она немало знаний нахваталась.
— Как же приятно возвращаться не в пустую обитель, — с усмешкой заметил мужчина, чарующей походкой хищника подходя к ее креслу, — вижу, Вы оценили зрелище? Еще как оценили! Весь день из каюты не выходили.
Зато ты весь день сюда даже нос не совал. Некромаг ее молчание, однако, растолковал по-другому…
— Боитесь? Не волнуйтесь, даже пьяным я не бью женщин.
— Я Вас не боюсь, — соврала Таня.
Бейбарсова она боялась, как огня, еще как, и дело не в том, что опасалась участи испытавших килевание. Да, жить хотелось — очень хотелось, только этот человек проникал в душу, а сие было куда страшнее. Он отравлял и разум, и сердце, и все существо.
— Мы с Вами когда-то договорились не врать друг другу, не так ли?
— На период «игры». А сейчас мы, кажется, не играем.
Брезгливым движением он отбросил порванную рубашку на пол, и Гроттер, соскочив с кресла, сделала шаг поближе к столу: там, кажется, лежала дареная шпага.
— Глядите… Кому-то надоело быть покорной жертвой обстоятельств? — в голосе Бейбарсова звучала насмешка, — решили оказать сопротивление?
— А кому-то, видать, захотелось вспомнить, что, не смотря на всю показуху с благородством, он сущий мерзавец, — в тон ему ответила Гроттер.
Оба мерили друг друга напряженными взглядами, а потом Таня малодушно проиграла. Пьяным она видела Бейбарсов в первый раз — и если обычно его «демоническая» аура умело скрывалась под маской джентльмена, теперь она отлично понимала, почему команда единодушно выбрала его своим предводителем.
Да по нему же… действительно виселица плачет! Это же истинный обитатель преисподней!
Да плевать, что она не умеет плавать. Главное — добраться до борта, а потом… Научится, а если и утонет, тоже не так уж плохо — да что угодно лучше, чем такой Бейбарсов! Такого Бейбарсова она не хочет, такого не любит, такого… Боже праведный, спаси от лукавого, что у нее за мысли?! А главное, какого черта так рвется сердце?!
…В дверь ее буквально вжали; Глеб заломил ей руки за спину, и девушка извивалась всем телом, пытаясь освободиться, и потом ее толкнули на ложе, а запястья сковало что-то крепкое и жесткое.
— Вас что, нужно полностью связать, чтобы прекратили рыпаться? — услышала Таня, упираясь носом в дорогую шелковую простынь. — И кстати, почему Вы еще в одежде? Или что, расслабились и потеряли всякий страх?!
Капитан немного отстранился. Прохладное лезвие ножа, с треском разрезавшего ее рубашку на спине, на мгновение коснулось кожи, и девушка вздрогнула и напряженно замерла.
— Знаете… — шепнул он ей на ухо, пока его руки спускали вниз ее брюки, — вот это мне и нравится в пиратстве. Возможность брать все, что тебе нравится. И как нравится…
Он вошел резко и быстро; и если обычно мужчина «подготавливал» ее к процессу, то теперь было сухо и больно.
— Оказывается, когда женщина кричит, это достаточно… соблазнительно, — он подлил масла в огонь ее отвращения.
Сегодня он поступал, как капитан пиратского судна. Положение обязывает...
Рывок, рывок, еще рывок… А самым неприятным было то, что она получала от этого насильственного процесса странное удовольствие. С тихим ужасом девушка осознавала, что происходящее ей… нравится, и от этого становилось мерзко и стыдно.
Заметивший ее реакцию Некромаг только засмеялся — тихо, неприятно и…
Он замедлился, отстранился… Девушка тут же дернулась прочь, и тут же ощутила, как кожу ягодиц обожгло точно огнем — а потом ее с еще большей силой надели на себя, и ничего не оставалось, кроме как вскрикнуть, только не от боли, а удовольствия. Что-то оборвалось; Таня стонала, и позорно скулила от каждого его толчка, выгибаясь, точно довольная кошка и пьянея от причудливого сочетания его запаха.
Они оба были пьяны перед тем, как уснуть — он от рома и пролитой крови, она от его запаха и презрения к самой себе.
— Прошу прощения, если был вчера излишне груб, — произнес Бейбарсов.
Он проснулся на рассвете; Таня рассматривала один из его рукописных анатомических атласов; на тонких запястьях зрели синяки от кожаного ремня, использованного вчера в качестве подручного средства.
Девушка посмотрела на него — внимательно, пытливо, сравнивая, и, поразмыслив, просто кивнула. Ее напугало иное — ее реакция на произошедшее; на казнь, на грубую силу, на то, как легко она восприняла изуверство над плантаторами. Да, — наверное, они заслужили, но милосердие… человек должен испытывать сочувствие, но никак не равнодушие.
— Мы плывем очень медленно, — только и сказала Гроттер.
— Вчерашняя победа далась нам достаточно тяжело. У них, и правда, был неплохой канонир, лишь немногим хуже Арея: сильно повреждена мачта, и пока мы ее не починим, наш корабль — бесполезная посудина.