Being No One - The Self-Model Theory of Subjectivity

Важно отметить, что ни пренебрежение, ни внимание не являются единым теоретическим объектом. Как отмечают Халлиган и Маршалл (Halligan and Marshall, 1998), в большинстве исследований, посвященных пренебрежению, изучались оставшиеся после дефицита способности пациентов, но лишь в редких случаях ставился вопрос о самом зрительном опыте. Как указывалось выше, важной феноменологической особенностью пренебрежения является отсутствие намеренного игнорирования пациентом левой части пространства. Эта часть пространства просто не существует. В стандартных ситуациях то же самое происходит и с симулятивным пространством, доступным пациенту, страдающему игнорированием. Обычно такие пациенты даже не в состоянии представить себе эту часть мира (Bisiach and Luzzatti 1978; см. также Bisiach, Capitani, Luzzatti, and Perani 1981). Отрицание информации не удовлетворяет ограничению 8, ограничению автономной активации. Одно из интересных предложений состоит в том, что игнорирование может быть потерей важных частей функциональной архитектуры, обеспечивающей то, что я здесь сформулировал как ограничение свернутого холизма (ограничение 4, раздел 3.2.4), а именно, в терминах разделения процессов связывания. Критические процессы связывания реализуются теми аттенционными механизмами, которые необходимы для интеграции глобальных и локальных механизмов обработки, коактивируя глобальные и локальные формы репрезентативного содержания. Игнорируемый феноменальный контент не только теряет глобальную доступность в смысле исчезновения из восприятия и перестает быть элементом текущего окна присутствия, но и не имеет шансов на автономную активацию (ограничение 8): он исчезает из памяти, а также из пространства предполагаемого воображения. Если функциональная гипотеза Халлигана и Маршалла указывает в правильном направлении, то пациенты, страдающие пренебрежением, могут испытывать трудности не с формированием глобальной репрезентации мира как таковой, а с возвращением от сфокусированной, локальной обработки к исходной глобальной репрезентации, формирующей фоновую модель. Они теряют "нулевой мир". Поскольку им не хватает способности интегрировать сцену и поскольку явное феноменальное переживание отсутствия, как уже говорилось, невозможно, фокус внимания не может вернуться из правосторонней половины мира. Поэтому пациент, возможно, утратил способность позволить своему зрительному вниманию блуждать без потери имплицитной системы пространственных отношений, формирующей основу для упорядоченной генерации глобально доступного феноменального содержания (Halligan and Marshall, p. 377). Изучение игнорирования, по-видимому, показывает, что для таких систем, как мы, явное, глобально доступное представление отсутствия может быть необходимым для того, чтобы сделать потери любого рода функционально доступными для нас.

В самом начале я утверждал, что пациент с игнорированием теряет не понятие "лево". Однако в некоторых случаях тяжелого игнорирования может оказаться, что информация о левой стороне мира пациента не только недоступна для сознательного внимания высокого уровня, но и стала действительно когнитивно недоступной для пространственных рассуждений (см. также Bisiach et al. 1979, p. 614). Один из аспектов когнитивной недоступности заключается в том, что больше не может быть сформировано никаких ожиданий, что исключает поиск определенных классов решений. Другой заключается в том, что пациент внезапно оказывается под давлением, вынуждающим его разрабатывать альтернативные гипотезы. Рассмотрим следующий отрывок из популярного исследования случая Рамачандрана, в котором он сталкивает пациентку с игнорированием с зеркалом, которое в принципе могло бы помочь ей "преодолеть" игнорирование, позволив ей генерировать дотягивающиеся движения к игнорируемой области.

Эллен посмотрела в зеркало и моргнула, любопытствуя, что мы задумали. Ей должно было быть очевидно, что это зеркало, поскольку у него была деревянная рама и пыль на поверхности, но, чтобы быть абсолютно уверенным, я спросил: "Что это я держу в руках?" (Помните, я стоял за зеркалом и держал его).

Она, не задумываясь, ответила: "Зеркало".

Я попросил ее описать свои очки, помаду и одежду, глядя прямо в зеркало. Она сделала это без труда. Получив сигнал, один из моих студентов, стоявший слева от Эллен, протянул ручку так, чтобы она была в пределах досягаемости ее хорошей правой руки, но полностью в игнорируемом левом поле зрения. (Эллен могла видеть руку моего студента и ручку в зеркале, так как не было намерения обмануть ее относительно наличия зеркала.

"Вы видите ручку?"

"Да".

"Хорошо, пожалуйста, протяните руку, возьмите его и напишите свое имя на этом листе бумаги, который я положил вам на колени".

Представьте себе мое изумление, когда Эллен подняла правую руку и, не раздумывая, направилась к зеркалу и начала многократно стучать по нему. Она буквально царапала его когтями около двадцати секунд и сказала, явно расстроившись: "Оно мне не по зубам".