Бекболат

— Ой, Салимат! Разве можно такое колечко… Ты такая красивая, пусть оно будет у тебя…

— Нет, нет! Теперь оно твое: я так загадала. — Салимат взяла руку девочки и надело кольцо. — Ну, а теперь иди домой. А то уже поздно: мать будет беспокоиться.

— Спасибо, аптей, за колечко! — выдохнула Келди и, как козочка, поскакала со двора.

Салимат смотрела ей вслед и чему-то улыбалась…

В дремотной тишине застыл аул. Притихла степь. Сонно булькает в балке родник. Спят уставшие за день люди. Улыбается во сне Камай. «Эй, хозяин! — слышит он голос. — Принимай калым за дочку!» Камай выглядывает в окно: у ворот чуть ли не целая отара баранов! И стоит с ярлыгой сам жених — Кабанбек, в дорогой черкеске, в бухарской шапке, заломленной назад. Он поглаживает длинные черные усы и улыбается Камаю. Камай выскакивает во двор, распахивает ворота, и бараны, толкая друг друга крутыми боками и волоча жирные курдюки, идут в загон… Потом работники Кабанбека пригоняют десять пар волов, запряженных в большие четырехколесные арбы, груженные отборной кукурузой и пшеницей. «Ну, Камай, доволен ли ты калымом? — спрашивает жених. — Так что же ты стоишь? Давай дочь! Вон уж и кони нас ждут!» И в самом деле, словно из земли, выросли два великолепных аргамака: седла, уздечки горят золотом, сверкают серебром. Камай выводит дочь, Кабанбек сажает ее на коня, сам — на другого и, поддерживая Салимат за талию, несется вскачь к усадьбе мурзы…

Улыбается во сне Камай, спит сладким сном Рахиме и только сама Салимат не может сомкнуть глаз. Радостная весть, которую принесла ей маленькая Келди, заполнила все ее сердце… И вдруг тревога: «А может, джигит, которого видела Келди, вовсе и не Болат? Может, какой-нибудь гость из города приехал к баям или самому мурзе?.. Да ведь Келди так и сказала: «Сапоги с солнцем играют. Под черкеской, как у русских, новенький пиджак. Сразу видно — не из нашего аула!» Салимат порывисто приподнимается на постели, минуту-другую думает, потом встает, подходит к окну. На улице такая тишина, что Салимат слышит, как гулко и тревожно стучит у нее сердце. Она прильнула к стеклу: пустынна освещенная ущербным месяцем улочка. Спит аул, и, кажется, только не дремлет Аю-та́у — Гора-медведь, охраняя покой селян.

Салимат торопливо надевает темное платье, закутывает по самые глаза черным платком голову и, тихо прикрыв дверь, выходит на улицу. Оглядывается — никого нет.

Девушка крадучись идет вдоль плетеных заборов. Она торопится, спотыкается о камни. Останавливается, прислушивается и снова идет. По шатким кладям проходит ручей, за которым начинается новый квартал — ямага́т Найма́н. А вот и домик Кеусар под соломенной крышей. Салимат останавливается, чтобы перевести дыхание. В домике темно. Девушка подходит к низкому забору, прислушивается — ни звука! Отчаявшись, Салимат открывает калитку — тотчас раздается яростный лай пса.

— Барак! Барак! — ласково окликает девушка собаку, а сама пятится назад.

Потом рывком поворачивается и что есть духу бежит по улице. Собака не преследует ее, и Салимат останавливается. Смотрит на крыльцо Кеусар: не выйдет ли кто? Спрятавшись под акацией и кутаясь в платок, девушка долго ждет… Нет, никто не выходит: Кеусар, наверное, ушла к родичам, а тот джигит, которого видела Келди, вовсе не Болат!.. И Салимат понуро возвращается домой.

Теперь уж она не пряталась в тени заборов, не куталась в платок: теперь ей было все безразлично…

А тем временем Бекболат сидел у своего воскресшего из мертвых друга Амурби. Тяжким камнем лежала на его душе тайна той ночи, когда он привел абреков к табуну чистокровок и был ранен Амурби. И он чистосердечно рассказал товарищу все, как было.

— Значит, ты и в абреках походил? — воскликнул Амурби. — Ну и отчаянная голова ты, Болат!

— Лучше скажи — бесшабашная, дурная! — виновато возразил Бекболат. — Хорошо, что скоро спохватился и ушел к дяде, а то аллах знает, чем бы все кончилось!.. Как сейчас-то, не болит грудь?

— Все в порядке! — Для убедительности Амурби даже постучал по груди кулаком. Улыбнулся: — Как скала!

Бекболат сказал, что им, всем товарищам, надо собраться и поговорить о важном деле. Он, Бекболат, скажет потом, где и когда…

Салимат убирала со стола посуду после завтрака, когда в саклю, запыхавшись, вбежала Келди.

— Салимат-аптей! Мне надо сказать тебе по секрету! — выпалила она и тотчас закрыла рот ладошкой, смутилась.

Салимат бросилась к ней, обняла:

— Ну, говори, говори… только тихонечко!

— Сейчас к нам заходил Батырбек, — торопливо, глотая слова, начала девочка. — Он сказал… он сказал: вечером, как только стемнеет, тебя будет ждать один джигит в балке у родника.

Салимат радостно воскликнула и тоже, как минуту назад Келди, прикрыла рот ладонью.

— Ой, какие мы с тобой дурочки! — прошептала она на ухо девочке. — Кричим на весь аул, словно глухие… Спасибо тебе, Келди! — Она поцеловала девочку в щеку. — Вот угостись нашей халвой — очень вкусная! Я сама готовила…

Келди положила на язык маленький кусочек и блаженно прикрыла глаза.

— Ой, так и тает! — сказала она и, проглотив, облизала пальчики.