Бела Кун

Отлично помню, что в самый день приезда к нам пришла пожилая женщина, старшая сестра госпиталя Полянская, — до этого она вела хозяйство Бела Куна — и заговорила по-немецки. Полянская сказала, что во избежание недоразумений должна сразу же передать мне вещи Бела Куна. Открыла шкаф и комод. Там лежали пара нижнего белья, несколько рубах, носовых платков, и больше ничего. Сестра Полянская сказала:

— Не я виновата, что больше тут нет ничего. С товарищем Бела Куном не сладишь, все раздает налево-направо, кто бы ни пришел. — И добавила: — Надеюсь, что теперь будет по-иному, тем более что к вашему приезду уже и мебель привезли, а то ведь ничего не было.

Бела Кун с таким уменьем обставил квартиру, что мы только диву дались.

— Товарищи помогли, — признался он, заметив мое удивление, и гордо добавил: — А я детскую кроватку заказал.

Но когда он продемонстрировал кроватку и я ничуть не восхитилась неуклюже сколоченными досками, которые так не подходили к роскошной мебели удравшей за границу балерины, Бела Кун обиделся. Да и понятно. Мебель ведь товарищи привезли, а об этой кроватке он сам позаботился.

Кроме нас, в квартире жил еще помощник Бела Куна Игнац Зоргер. Зоргер был не просто помощником, но и преданнейшим товарищем Бела Куна. Совсем молодым попал он в плен, сразу примкнул к движению интернационалистов и воевал на разных фронтах гражданской войны. Этот образованный молодой человек, познакомившись с трудами Маркса и Ленина, стал убежденным коммунистом и остался им до последних дней жизни, которую закончил в начале пятидесятых годов.

Зная множество языков, Зоргер был в одно время незаменимым сотрудником Бела Куна. Он свободно переводил со всех европейских языков и на все европейские языки, но, что было особенно ценно, так же активно и превосходно владел многими восточными языками. Все свободное время Зоргер отдавал чтению. Даже во время еды перед ним всегда лежала книжка. Столовался он у нас» но я не помню случая, чтобы за завтраком, обедом или ужином он когда-либо произнес хоть слово по своей инициативе. Если к нему обращались, коротко отвечал «да», «нет» и опять погружался в чтение.

Бела Кун любил Зоргера за его отличную работу и абсолютную надежность. Зоргер был до крайности скромный и непритязательный человек. Казалось, кроме книг, он ко всему равнодушен. Но это равнодушие было только кажущимся. Позднее я убедилась, что редко можно было встретить человека добрее и отзывчивее его: кто бы зачем ни обращался к Зоргеру, он тотчас выполнял любую просьбу, но молча и без шума.

Последний раз я встретилась с ним осенью 1946 года. Тогда он уже не был молчалив, напротив, говорил слишком много и слишком возбужденно. (Видно, уже в ту пору терзала его душевная болезнь.)

Поначалу Бела Куну непривычна была семейная жизнь с ее суетой, детским криком, домашними заботами, и все-таки он каждый день повторял, что счастлив, так как мы опять вместе. Он уже подружился и с сыном, который сперва ни за что не хотел называть его отцом, а только дядей. Но потом их дружба стала даже чрезмерной. Коля чуть свет будил отца, забирался к нему в постель и не давал спать. Бела Кун был смущен, не знал, как должен себя вести в таких случаях отец. Но когда я говорила, чтобы он положил ребенка обратно в кроватку, смущался, боясь, что мальчик обидится и не будет его любить. «Пускай остается. Он не мешает. Скоро заснет».

Дети и в самом деле никогда не мешали ему. Колька, пока был маленький, частенько сидел на плечах у отца, когда тот писал статью или готовился к докладу. «Оставьте его, он не мешает, так даже лучше работается», — говорил Бела Кун, когда я хотела унести мальчика.

С Агнеш он беседовал уже всерьез. Больше всего говорил с ней о предстоящих занятиях в школе и о том, как надо там вести себя» При этом он забывал, что разговаривает с шестилетней малышкой, которой все равно не понять, какая разница между старой и новой школой, каковы должны быть принципы советской педагогики. Но Агнеш внимательно слушала отца и с нетерпением ждала дня, когда пойдет учиться. Хотя она не достигла еще школьного возраста, мы все равно отдали ее в школу, чтобы быстрее усвоила язык.

Напротив нашего дома, на Вознесенской улице (ныне улица Радио), была школа с интернатом и с торжественным названием: «Опытно-показательная школа Наркомпроса имени Радищева». В просторечии Радищевка — знаменитое в ту пору учебное заведение.

Помещалась она в громадном старинном здании бывшего Елизаветинского института благородных девиц и во многих отношениях была воплощением того удивительного и прекрасного времени — первых лет становления Советской власти.