Бела Кун

Рано утром, не помню, в котором часу, меня разбудили.

— Какой-то старик срочно требует вас, — услышала я спросонья.

— Впустите его.

Передо мной стоял отец Бела Куна. Он был очень взволнован. Шепотом произнес, чтобы я немедленно оделась, потому что его сын Бела ждет у подъезда.

Можно себе представить мое состояние. Не знаю уж, как я оделась, помню только, с какой поспешностью попрощалась с родственниками и побежала вниз по лестнице.

Возле парадного стоял молодой человек в коричневой шубе с меховым воротником. Я подошла к нему. Он обнял меня и спросил:

— Сердитесь?

Я ответила:

— Очень.

Тогда он сказал:

— Ну, ничего, только пойдемте скорей!

Мы сели в коляску. Там он поцеловал меня.

Шуба его распахнулась, и я, не зная, что сказать, в смущении заявила вдруг некстати (хотя это была истинная правда):

— Из какого плохого материала сшит ваш костюм.

Старика мы отвезли к Зайдлерам. А сами покатили в гостиницу, где меня записали г-жой Шебештьен.

Даже в голову не пришло мне возражать против того, что еще вчера казалось таким невероятным: я спокойно перешла на нелегальное положение.

Три года мы не виделись. Да и перед этим были вместе всего лишь полтора года. Когда его взяли в солдаты, я сразу переехала к родителям в Надьенед, потому что ждала ребенка. Прежде чем попасть на фронт. Бела Кун часто приезжал ко мне на день или на два. Потом однажды вернулся и с фронта — больной, контуженый. Лежал в госпитале. Как только выздоровел, его сразу же отправили опять на фронт. Восемь месяцев провел он на поле боя и, как раз перед тем, как должен был приехать в отпуск, вместе со всем корпусом попал в плен. Вместо него прибыл солдатский сундучок и в нем «военные трофеи»: две пары грязного белья.

Сперва я часто получала открытки из плена, потом вести стали приходить все реже и реже. Когда же разразилась Октябрьская революция, связь между нами совсем оборвалась. Я получила всего лишь одну радиотелеграмму, в которой Бела Кун сообщал, что он здоров и живет в гостинице «Дрезден».

И, несмотря на это, я все время слышала о нем. У тех, что возвращались из плена, всегда находилось что рассказать о России, о революции, о Бела Куне. Правда, эти рассказы звучали не очень достоверно, но тем не менее я узнавала из них, что Бела Кун жив. А это было самое, главное для меня.

Кое-кто из бывших пленных засиживался у меня до позднего вечера, и мы с сестрой часами слушали рассказы о той, тогда еще незнакомой нам стране.

Вернувшиеся офицеры в большинстве своем воспринимали и революцию и Бела Куна чрезвычайно просто. Большевики — грабители, Бела Кун грабит вместе с ними. Или так: офицеров, которые не желают сражаться за русскую революцию и хотят приехать домой, Бела Кун вешает на первой попавшейся сосне. (Позднее, правда, те же «повешенные» офицеры возвращались домой в добром здравии, однако сами распространяли такую же чепуху.) Рассказывали и о том, что Бела Кун миллионер; что он женился, взял в жены старую большевичку; что произнес в Москве такую речь, после которой толпа истребила всю интеллигенцию столицы. Толковали, что большевики казнили всех меньшевиков, Ленин убил Троцкого, а позднее Троцкий убил Ленина… Конца и края не было этим диким слухам, которым почти никто не верил, но все их повторяли.

Попадались среди офицеров (разумеется, не кадровых, а офицеров запаса) и такие, что говорили о русской революции серьезно и сочувственно, с большим уважением отзывались о Ленине, о его соратниках, особенно о Свердлове, но и о других тоже. О Ленине утверждали, что такого идеалиста еще свет не видел: всю свою жизнь отдает рабочим, хотя самому ему от этого никакой выгоды. И добавляли: пусть они и не согласны с ним, но все ж он достоин уважения и даже изумления.

Вернувшиеся из плена рабочие относились к русским событиям умнее. Подчас, не понимая их до конца, они все-таки нутром чувствовали, что это их революция, что речь идет об их освобождении. Роль Ленина объясняли простыми, но понятными словами.

Беседы с рабочими дали мне ответ на многие тогда еще непонятные вопросы. «Ленин — вождь рабочих всего мира, — говорили они. — Он стал во главе освобождения рабочего класса, показывает трудящимся, как надо бороться за свое освобождение». И про Бела Куна не городили они столько чепухи. Попросту говорили, что он вместе с товарищами по плену возглавил сотни тысяч военнопленных и участвует с ними в русской революции. Многие встречали его в Кремле, где, как они рассказывали с гордостью, у Ленина в охране стоят венгерские солдаты. И добавляли: в Венгрии должно случиться то же самое, что в России. Бела Кун с товарищами скоро приедет и возглавит революционное движение, которое и в Венгрии принесет освобождение рабочему классу.

В эту пору я получила и от Бела Куна два письма. В одном он сообщал, что здоров и просит вместе с дочкой приехать к нему в Россию. Такого же содержания письмо привез мне и возвратившийся из плена актер Иожеф Бароти.