Бела Кун

…И он задавал мне один вопрос за другим. Только позднее заговорил о себе. Коротко рассказал о том, через какие прошел мытарства вместе с товарищами, участниками движения военнопленных, пока они добирались домой. Дорогой — так как он ехал под видом врача — пришлось даже лечить больных. Однажды ему хотели было всучить гонорар: лекарство, видите ли, помогло, что он выписал больному. Но охотней всего вспоминал о том, как его бранили в вагоне, всеми словами честили, «гадом-буржуем» называли, и все за меховую шубу. «А мне будто маслом по сердцу, — рассказывал он, — хотя того и гляди изобьют». Потом сказал, что Янчик, Рабинович, Фецко, Пор и Вантуш уже здесь, вскоре вернутся и остальные товарищи. И тогда они вместе с оппозиционно настроенными социал-демократами и молодыми революционерами — Корвином, Хевеши, Мошойго и другими учредят Компартию Венгрии. Главной ее задачей будет революционизирование масс венгерских рабочих и крестьян. Массы должны понять, что социал-демократы не могут руководить революцией, что давно оторвавшиеся от рабочих лидеры не в силах, да и не захотят понять ситуации. Они и впредь будут вести рабочее движение в духе реформизма. Это и прежде было плохо, а «теперь уже и вовсе черт знает что!».

Потом спросил, как я отношусь к его деятельности в России и к тому, что он и дома собирается продолжать революционную работу. Я ответила: зная его прошлое в рабочем движении, считаю совершенно естественным, что он и в России стал на сторону революции и дома тоже будет бороться.

— Когда у нас производили обыск, — рассказала я, — и полицейские спросили: «Зачем понадобилось вашему мужу участвовать в революции чужой страны?» — я им так сказала: «Вы отлично знаете, что Бела Кун был левым социал-демократом, так чего ж удивляетесь, что он участвует в русской революции? Уж не думали ли вы, что он станет на сторону русской контрреволюции?»

— А они вам что ответили? — спросил Бела Кун.

— В сущности, ничего. Начали грубить.

— А вы?

— Не реагировала.

Еще раз одобрив его намерение продолжать революционную работу, я заметила, что венгерская буржуазно-демократическая революция не оправдала возложенных на нее надежд. Рабочие и крестьяне недовольны, и даже часть мелкой буржуазии сочувственно говорит о коммунистах. На одном митинге в Коложваре, где были не только рабочие, я увидела вдруг — все задрали головы кверху. Спрашиваю, что они там выглядывают, и слышу такой ответ: «Бела Куна ждут. Говорят, он прилетит на самолете. А вслед за ним целая армия пленных придет. Они уж тут наведут порядок!» Я улыбнулась. Тот, кто ответил мне, не знал, кто я такая и чему улыбаюсь.

Как и всегда, когда речь заходила о нем. Бела Кун оборвал разговор, перешел на другую тему. Спросил, что поделывает его старый друг Шандор Вийце. Винце в то время был директором Рабочей страховой кассы и членом Национального совета. Бела Кун прислал как-то на его адрес несколько брошюр, написанных им в России: «Кто платит за войну?», «Что такое Советская власть?», «Кому принадлежит земля?» Не знаю ли я, спросил он, что сталось с этими брошюрами? Я ответила, что Винце получил их, даже мне показал. А «Кто платит за войну?» оставил почитать, но только на одну ночь, строго-настрого запретив кому-либо рассказывать о ней: мол, могут выйти большие неприятности. В связи с этим я рассказала еще, что была на студенческом собрании, где выступал Винце. В конце речи он обратился к слушателям с призывом выйти на улицу, ибо там «бесчинствует чернь». Бесчинства заключались в том, что «чернь» хотела захватить фабрики. Крестьяне захватили уже помещичьи земли, кое-где прогнали помещиков, а у членов Национального Совета не хватало сил подавить эти движения. Они все просили помощи у Пеш-та. А помощь оттуда не приходила, вот и решили положить конец рабочим волнениям с помощью студентов.

Бела Кун удивленно слушал меня, потом, не скрывая радости, выразил удовлетворение, что я именно в таком духе рассказала ему о положении вещей, и добавил, что он даже не ожидал этого от меня. Потом, не скупясь на бранные слова, стал ругать почем зря Шандора Винце. Назвал его прогнившим социал-демократом и карьеристом. Меня похвалил:

— Я всегда знал, что могу на вас положиться, но теперь вижу, что мы и работать будем вместе!

Мне не хотелось портить ему настроение, опровергать создавшееся обо мне доброе мнение.

Что он может положиться на меня, это я знала, но буду ли работать в партии, в этом сомневалась, не считая себя ни достаточно зрелой, ни достаточно боевой. Были у меня и кое-какие предрассудки, для преодоления которых требовалось время. Бела Кун заметил мою неуверенность, но сделал вид, будто не придает ей никакого значения. Обещал на другой же день познакомить меня с товарищами, сказал, что он уже встречался с ними и о многом договорился.

Вдруг кто-то постучался в дверь. Я вздрогнула. Мы были на нелегальном положении, и мне показалось, теперь-то и начнутся неприятности. Но Бела Кун спокойно заметил:

— Наверное, кто-нибудь из России приехал и надо позаботиться о жилье.