Бела Кун

В собрании участвовало человек тридцать-сорок. В числе их было много рабочих. Из старых членов социал-демократической партии присутствовали Эде Клепко, Аладар Хикаде, Ференц Янчик, Арпад Фецко, Реже Сатон, Бела Матужан, Реже Фидлер, Карой Вантуш, Иожеф Рабинович, Шандор Келлнер, Бела Санто, Эрне Зайдлер, Ене Ласло и другие. От революционных социалистов пришли: Отто Корвин, Эржи Шипош, Иожеф Реваи, Имре Шаллаи, Янош Лекаи, Антал Мошойго.

Докладчиком по обоим вопросам повестки дня был Бела Кун. После него выступили очень многие. У каждого нашлось какое-нибудь предложение. Раздавались доводы «за» и «против». Нужна ли уже новая партия или рано ее учреждать? Должна она быть легальной или подпольной? Какую следует издавать газету? На скольких полосах ей выходить, под каким названием, кому быть в редколлегии?..

По прошествии сорока с лишним лет трудно вспомнить все детали этого исторического собрания. Во всяком случае, здесь произошло объединение участников русской революции, старых участников венгерского рабочего движения, несогласных с политикой социал-демократии, и молодых деятелей антимилитаристского движения. Объединение произошло под знаком того, что необходимо создать партию, способную руководить грядущей революцией.

Дома после собрания мы до самого утра не сомкнули глаз. Бела Кун вслух повторял каждое выступление, предложение и давал свою оценку.

Большинство участников учредительного собрания были рабочие, и в этом видел Бела Кун залог успеха предстоящего дела. Правда, у него то и дело возникали сомнения. Больше всего опасался он пережитков социал-демократизма, которые явно выявились во многих выступлениях, однако надеялся, что рабочие перевоспитаются по ходу революции.

У меня лично после этого собрания было одно главное ощущение: что все полны, одержимы желанием действовать. Казалось, эти товарищи тотчас возьмутся за дело, начнут издавать газету, пойдут агитировать на заводы, в казармы, повсюду, где только можно найти сторонников для новой партии.

Так оно и случилось.

Организационная работа пошла полным ходом. Через несколько дней было созвано второе организационное собрание. Там присутствовало уже человек восемьдесят-сто.

Вскоре я поехала обратно в Коложвар, чтобы попрощаться с родителями, учениками и вместе с дочкой окончательно вернуться в Будапешт.

Велико же было разочарование, когда выяснилось, что я приехала одна. Бела Куна ждали не только его семья и мои родные, но также члены Национального совета, в числе прочих и Шандор Винце. Последние очень обиделись, что Бела Кун не приехал: сочли это изменой трансильванскому рабочему движению. Я объясняла, что он очень занят созданием новой партии, выпуском газеты, и уверяла, что, как только он выберет время, сразу же приедет сюда. Учреждение новой партии им уже вовсе не пришлось по вкусу. Они не хотели новой партии, тем более коммунистической. Шандор Винце ругательски ругал Бела Куна: «Он только делу вредит. Ведь можно было бы работать вместе, в рамках социал-демократической партии. Раскол льет воду на мельницу врага». И Винце решил поехать в Будапешт, чтобы свернуть Бела Куна с этой опасной стези. Он был абсолютно уверен, что это ему удастся.

И ошибся. Винце не удалось убедить Бела Куна. Тут-то и кончилась их дружба. Они стали политическими врагами. Во время диктатуры пролетариата противоречия между ними внешне как будто сгладились, но, по сути дела, не исчезли. После падения Венгерской коммуны Шандор Винце эмигрировал в Америку и оттуда вместе с Ференцем Гендером посылал свою брань в адрес коммунистов и Бела Куна.

Недели две жила я в Коложваре, когда вместо Бела Куна явился товарищ по фамилии Мондок и сказал, что Бела Кун прислал его за мной и за дочкой. «Сам он приехать не может, занят. Просил передать, чтобы вы как можно скорее выехали в Будапешт».

Я попрощалась с родителями. Это было нелегко. Отец расплакался и сказал: «Никогда больше я тебя, дочка, не увижу».

И он оказался прав. Больше мы не увиделись с ним никогда.

Я приехала с Агнеш в Будапешт. Радость Бела Куна трудно передать. Он взглянул на дочку, глаза его заблестели, хотел взять ее на руки, но девочка отстранилась, не пожелала признать его отцом.

В Коложваре она рассказывала каждому встречному, что отец у нее военный, что живет он в лагере военнопленных, и даже точно называла адрес. Быть может, потому, что она представляла отца в военной форме, этот штатский мужчина показался ей чужим.

— Это не мой папа, — сказала она и прильнула ко мне.

А жилья у нас все еще не было.

Как-то я спросила.

— Где ж мы жить будем?

И Бела Кун ответил:

— Не бойтесь, все будет в порядке. Пойдемте со мной.

И мы отправились на проспект Ракоци, 36. Поднялись на пятый этаж без лифта. (Но что это составляло для нас сорок шесть лет назад?!) Почти бегом добрались мы доверху. Постучали. Дверь отворилась. Нас радостно встретила молодая чета. Пригласила войти. Квартира мне очень понравилась, только я никак не могла понять, наша это квартира или нет.